Письмо не по адресу. Любовная горячка
Шрифт:
— Чем же тогда занимаются её родители?
Никак не возьму в толк, почему родителям всегда так важно знать, чем занимаются родители друзей их детей.
— У родителей МАКС своя фабрика, — отвечаю я. — Производство косметики, кажется. Их фамилия — Харденберг.
У мамы начинается приступ кашля.
— Харденберг? Фон Харденберг? Семейство фон Харденберг?! — хрипит она.
— Да. Ну что ты, в самом деле! Они совершенно нормальные люди — хоть и очень богатые.
Знаю, что это не так, потому что нормальной твою семью
Папа наклоняется ко мне. Я знаю, что это означает; сейчас состоится важное обращение отца к сыну!
— Мальчик мой! Харденберги — совершенно ненормальные люди, потому что они жутко богаты. Ужасно богаты! Невероятно богаты!
— Жутко богаты! — вторит мама. — Как раз пару дней назад фрау Шмидт — в смысле, не та фрау Шмидт, у которой две дочки-блондинки, помните, всегда такие надутые, а пожилая фрау Шмидт, чей внук всегда так мило…
— Ближе к делу! — хором кричим мы с папой.
— Что-что? А, ну так вот. Фрау Шмидт показывала мне статью в одном журнале. Там было написано, что пожилая фрау фон Харденберг купила в Лондоне какую-то картину по немыслимой цене и теперь хочет передать её в наш музей.
— И что тут плохого? — холодно спрашиваю я. — Какое отношение имеет МАКС к картинам, которые покупает её бабушка?
Папа качает головой так сильно, что с его волос начинает сыпаться мучная пыль.
— Для этих людей мы — ничто. Они нас даже не замечают. Мы для них не существуем. Они живут в своём мире, а мы в своём. Время от времени нам поступают от них заказы на торты. Большего от нас они не хотят.
— То есть? — уточняю я.
— Держись от них подальше, мальчик мой. Нам, простым людям, не место в их мире.
Мама проводит рукой по моим волосам. Ненавижу!
— Поищи себе другую подружку, Берри.
— Да не нужна мне никакая подружка! — кричу я чуть громче, чем следовало.
— Тебе не нравятся девочки? — спрашивает папа, высоко подняв брови.
— Нет! В смысле, да — вы меня совсем запутали! — всё так же на повышенных тонах отвечаю я и встаю. — Вы что, всерьёз требуете, чтобы я никогда больше не переписывался с МАКС?
Родители кивают, не сводя с меня полных заботы взглядов.
— Ради твоего же блага, мальчик мой, — поясняет папа. — И когда у тебя наконец появится подруга — я имею в виду нормальная подруга, — ты непременно позабудешь об этой МАКС в мгновение ока.
— И об этих бедных свиньях тоже, — добавляет мама.
И вот сижу я за своим компьютером в расстроенных чувствах и пишу письмо в другой мир — в мир семейства фон Харденберг.
Что теперь со всем этим делать? Почему ты не должна со мной встречаться, а я не должен тебе писать? И на что мне сдалась подружка? От неё один стресс, а уж парикмахер Ахмед мне ни к чему ни под каким соусом! Я знаю, что моя голова выглядит как взорвавшаяся диванная подушка. И что? Мне-то всё равно!
Завтра с утра пойду к
Берри
Р. S. Кстати, а что это за история со смешным платьем из занавески? И неужели твоя бабушка вправду отдала такую кучу денег за картину?
Отправитель:ПинкМаффин
Получатель:БерриБлу
Тема сообщения:Зачем было платье
Бедненький застрессованный Берри!
В статье про картину всё верно. Есть у моей бабушки такое хобби: отстёгивать кругленькие суммы за произведения литературы и искусства. По-моему, тем самым она пытается застолбить себе место в истории, обрести бессмертную славу. Причём на высоком уровне. Музеи, фонды и всё такое прочее. Но прошу учесть — я к этому не имею никакого отношения. Мы, остальные (члены семьи), обязаны избегать публикаций о себе во всяких низкопробных газетёнках, чтобы не замарать славное имя фон Харденберг.
По требованию бабушки уволили уже двух редакторов, допустивших, чтобы фотографии моей мамы с какими-то знаменитостями были опубликованы под рубрикой «Богатые и красивые». Мама была безмерно горда своими фотографиями и показала их бабушке, которая тотчас позвонила главному редактору того журнальчика, а затем на два дня слегла с мигренью.
Я спросила её, где справедливость, ведь про неё-то саму то и дело пишут в прессе, так чем же плохи мамины фото.
Этот вопрос вернул её на больничную койку, но прежде она объяснила мне, в чём же заключалась разница:
— Моё имя появляется в разделах «Искусство» и «Культура» межрегиональных ежедневных и еженедельных газет, в серьёзных искусствоведческих или литературоведческих изданиях, а имя твоей матери — в колонках сплетен глупых женских журналов с картинками!
— Но ведь ты могла бы отказаться от того, чтобы обо всех твоих благодеяниях писали в прессе, — предложила я, — в конце концов, почему бы не заниматься этим анонимно?
— И из каких же соображений я должна так поступать? — резко спросила она.
Бабушка, видишь ли, придерживается девиза «Делай добро и рассказывай об этом». На сей раз она выкупила на аукционе картину, которая считалась пропавшей на протяжении многих лет, причём кое-кто вообще не верил в её существование, называя всю эту историю мифом.
Так вот, она хочет преподнести картину музею, тем самым существенно приумножив свою славу. После вручения начнётся какое-нибудь грандиозное мероприятие: приём, выступление мэра города, обращение директора музея и так далее.
Всё это вполне во вкусе моей бабушки. Она выслушает хвалебные речи с напускной скромностью и пробормочет (естественно, пробормочет громко и отчётливо, чтобы все расслышали!):