Письмо незнакомке
Шрифт:
Перевернувшись на живот, я вдруг увидел перед собой, на уровне глаз, бело-оранжевое море одуванчиков: лёгкая белая зыбь маревом колыхалась из конца в конец лужайки, набегая на чугунную ограду, точно на отвесные высокие берега.
Я чуть опустил голову, прижался подбородком к земле, и моих ресниц коснулись… перистые облака, сквозь дымчатую завесу которых пробивались десятки, сотни, тысячи ослепительных лучиков! Это было так здорово, что невольный вздох изумления вырвался из груди. Я легонько подул на дрожащий у самого кончика носа пушистый шар,
Игра воображения так захватила меня, что я, позабыв обо всем на свете, до головокружения ползал в траве, дул на одуванчики до треска в ушах, и всё новые и новые картины упрощали до ребячества мои мироощущения. Красота, фантазия и сама жизнь словно бы опоили меня радостью и восторгом. Мне хотелось смеяться – и я смеялся, мне хотелось кричать – и я кричал, мне жутко хотелось петь – и я запел…
Наконец, в приятной истоме я откинулся на спину и долго лежал так, покуда чья-то рука не коснулась моего лба.
– Вам плохо?
Это был мой лечащий врач, присевший рядом на корточки.
– Нет, мне очень хорошо, – улыбнулся я и почему-то счёл нужным заметить: – Ваша белая шапочка, доктор, походит на айсберг, который скользит по краю заходящего солнца. Айсберг тает, и на солнце искрятся рубины.
– Да что Вы говорите?! – не сразу нашёлся врач, а сам тем временем жёсткими, настырными пальцами оттянул книзу мои веки и пристально посмотрел мне в глаза.
– А что Вы здесь делаете?
– ?!..
– Вернее, чем занимались несколько минут назад? – уточнил он.
– Дул на одуванчики.
– Зачем?
– Я купался, доктор.
– И где же вы купались, позвольте Вас спросить?
– А разве Вы не видите: море вокруг – бело-оранжевое море!..
– Ну и как?
– Прекрасно!
– М-да…, – неопределённо заключил лечащий врач.
Стоявшая рядом манипуляционная сестричка Галя всплеснула руками:
– Бедненький, да на Вас сухой нитки нет! Подымайтесь, подымайтесь быстренько с земли.
Я поднялся.
Под окнами соседнего отделения собрались больные. Их было много. Все они смотрели в нашу сторону. Вдоль чугунной ограды, на тротуаре стояли прохожие. За шеренгой прохожих, на дороге – кряду три троллейбуса.
– Идите за мной, – голосом постового милиционера изрёк лечащий врач.
Покуда шли в отделение, Галя по-матерински нежно обнимала меня за плечи, а у двери сказала по секрету, что у них есть волшебная комната чудес, где меня усадят на ковёр-самолёт, и…
Не знаю, чем закончилась бы эта история, не вызови лечащий врач «по тревоге» психиатра. Тот осматривал меня добрых полчаса, если не час. Пожалуй, затяни он
Наконец, меня оставили в покое.
– По моей части все в порядке, – рассовывая по карманам халата свои ударно-колющиеся инструменты, сказал психиатр и с добродушной хитринкой в голосе уточнил у лечащего врача: – Так говорите, «купался в бело-оранжевом море одуванчиков»?
Лечащий врач утвердительно кивнул, но счёл нужным ещё добавить на словах:
– Я видел собственными глазами.
Психиатр потёр кончик шелушащегося носа, с достоинством бросил на ходу:
– Когда начнет нырять… вызывайте!
(1987 г.)
СВЕТ ЗА ОКНОМ
Вроде бы ничего драматичного и не произошло в семье Вадима Полякова, но день ото дня тревога в душе росла. Предчувствие приближающейся беды как бы зависло над потолками, и, куда бы ни вошёл Вадим – то ли в детскую, то ли в кухню – одиноко ему и даже страшно. А он чего-то ждёт, медлит почему-то, как бы боясь самолично нарушить это вязкое, тягостное безмолвие судьбы.
Верочка уже неделю гостит у родителей Ирины. И почему Ирина не заберёт её? Раньше и дня не могла без Верочки, а теперь одно твердит: «Ей там хорошо». Может быть, и хорошо, да только плохо без Верочки ему, Вадиму. Отец ведь он!
Да и сама Ирина стала до странности молчалива. Спроси что – ответит, не спроси – так и простоит у плиты, не поднимая глаз. А то ещё ночью станет у окна и все смотрит, смотрит в расписанное морозом стекло. «Да что с тобой?!» – так и хочется не спросить – вскричать Вадиму, но что-то сдерживает его в последний момент и тушит обжигающий губы вопрос. Утром Ирина уходит, с вечера же все повторяется, словно по заранее составленному сценарию. Не заболела ли она? Так нет, говорит, что здорова, улыбается. Правда, улыбка какая-то вымученная.
Вот снова притихла на кухне. Наверное, сидит у стола, опустив ладони в подол платья, и тихонько плачет. Стоит ему сейчас зайти – она подхватится, как будто с ней ничего не происходит, и, пряча глаза, запричитает: «Лук, лук в глаза попал, …ой, как жжёт!». Но ведь Вадим не слепой, за кого она его принимает? Прожить вместе столько лет… Обидно.
Какое-то время Вадим, мрачный и задумчивый, неподвижно сидел в кресле. Потом встал, прошёлся по комнате, открыл первую попавшуюся книгу. Тщетно, глаза отказываются читать.
Немота Ирины, её леденящая душу отчуждённость… Но когда-то же этому должен быть конец! Просто нет сил. Что с ней? Что с тобой, Ирина? Неужели?.. Нет, нет, этого не может быть… А впрочем… Нет! Нет! Только не это…
Ирина стояла у окна, не заметив появления Вадима. Ожидание чего-то в её жизни чуть разрумянило щеки, кончики ресниц искрились, словно в бисере слёз. Но Ирина не плачет, она чему-то радуется. Да! Да, радуется! Но чему? Губы шевельнулись, ещё раз, ещё – без сомнения она с кем-то разговаривает! Но с кем?