Письмо живым людям
Шрифт:
Ему никто не ответил. Он нерешительно переспросил:
— Скорди — гравитационная машина?
К его удивлению, сидящий слева Всеволод вдруг жгуче покраснел. Даже мощная русая борода не смогла этого скрыть. Странно было видеть, как с совершенно девичьей непосредственностью краска заливает его резкое лицо.
— Да, — сказал Всеволод поспешно, — прости, Коль, я… не расслышал. То есть как-то задумался и… подумал, а показалось, что уже ответил…
— Естественно, — мягко, но как-то назидательно вставил Ясутоки с заднего сиденья, — ты сосредоточился на
— Наверное, — с готовностью согласился Всеволод. — Да, ты прав, Коль. Гравитаптанная система. — И, будто боясь замолкать, не давая Колю вставить хоть слово, быстро заговорил: — Очень прост в управлении, попробуй! Крайне ограниченное число команд, другое дело — разбираться так, чтобы ремонтировать, — это могут только специалисты, но скорди никогда ведь не ломаются, а управлять — пара пустяков…
— Я, например, глупый, понятия не имею, почему он летает, — Ясутоки наклонился сзади к плечу Коля, — а вожу его каждый день.
Коль вспомнил, сколько времени его учили водить самолет. Управлять гравитационной машиной на второй же час — это кое-что!..
— Говорите, просто?
— Ага, — обрадованно подтвердил Всеволод. — Вот смотри.
Оказалось, действительно просто, и даже странно было, что Всеволод, наверняка привыкший к скорди, как, например, к расческе, мог так сосредоточиться на управлении, что не отреагировал на вопрос. Коль проделал несколько пробных пируэтов — гравиторы замечательным образом парировали любые перегрузки, и даже во время мертвой петли пассажиры, спокойно развалясь, безо всяких ремней сидели на своих местах, только земля нависала сверху, — и плотнее нажал педаль, пришпоривая летуна. Скорди, разгоняясь с такой легкостью, будто вообще не обладал массой, брызнул над рекой.
От поселка действительно ничего не осталось. Исчезли дома, исчезла проходившая мимо линия электропередач, исчез проселок, шедший к заводу. Исчез завод. Коль повисел в сотне метров над местом, где родился, а потом очень лихо спросил:
— Ну? Теперь куда править?
— В Коорцентр, если ты не против. На юго-восток.
Коль кивнул, стараясь больше не глядеть вниз, и всем весом надавил на педаль.
Коль выбрался из бурлящей воды и рухнул на смерзшийся, заиндевелый песок. Река ревела, гулко звенел лопающийся на порогах лед. Река бесилась, но это было уже не страшно, пороги были свободны, деревья, что накидал в воду позавчерашний ураган, валялись на берегу, низина — спасена.
В горле хрипело и клокотало, а сердце судорожно рвалось из душной груди. Пленка инея медленно протаивала у рта. Зубы колотились от мокрой стужи, проморозившей тело насквозь, до судорог.
Из-за деревьев, грациозно переступая тонкими ногами, выступила Лена, подошла к Колю и удивленно уставилась на него, торчком поставив уши, — ветер трепал и мял шерстку. С маленьких ноздрей срывался пар.
— Сейчас, — прохрипел Коль, задыхаясь, и натужно сел, отдирая примерзшую к песку одежду. — Сейчас, маленькая. Видишь… я тут совсем…
Лена нагнулась и лизнула Коля в лицо. Язык был теплым.
— Да-да. Сейчас. Что у тебя?
Лена отступила на шажок. Коль тяжело встал. Его качало; лес, низкие тучи, Лена прыгали перед глазами. Штаны заледенели и теперь трескались, будто пластмассовые. Ветер гремел в соснах.
— Ну что? — просипел Коль. — Веди! Или что?
Лена стояла не шевелясь и тревожно глядела на него. Потом повернулась и пошла к деревьям. Он не мог сделать ни шагу. Она замерла, как это умеют лишь звери, обернулась, призывно крикнула.
— Иду, единственная моя, — выдавил Коль, ковыляя за нею. Она двинулась дальше, чуть подрагивал короткий хвост.
Коль не соображал, куда она ведет, — мозг отказал. Просто ковылял. И только когда они вышли на поляну, толчком понял, что Лена его спасла. Скит стоял перед ним — просевший, прочерневший, старозаветный. Лена подошла к крыльцу, оглянулась.
— Маленькая моя, — прошептал Коль. Его даже перестало шатать.
Он одолел последние метры, ввалился в скит. Дверь шумно захлопнулась.
— Что ж ты на морозе? — крикнул он. У него перехватывало голос от усталости и нежности. — Заходи!
Кабарга не ответила.
Коль медленно выпростался из одежды. Негнущимися, окровавленными пальцами стал разжигать огонь в печи. Спички ломались. По дому пошел сквозняк — в дверь заглядывала Лена.
— Заходи, — сказал Коль.
Она осторожно вошла — копытца робко цокали по дощатому полу.
— Жаль, огонь ты разжигать не умеешь…
Хворостинки занялись наконец, из мрака проступили бревенчатые стены. Лена шевельнула ушами, нагнулась, стала аккуратно обнюхивать разбросанную одежду.
— Худо, девка, одному. — Коль гладил руками разгорающееся пламя. Лена что-то ответила по-своему. Коль попробовал печку голым плечом. — О Господи…
Лена подняла голову.
— Заповедные мы с тобой звери. — Коль повернулся к ней, корча над скачущим, набирающим силу огнем красные ладони, все в лохмотьях изодранной сучьями кожи. — Чудеса природы.
За окошками быстро темнело.
— Хоть бы приехал кто, — с тоской сказал Коль.
Лена, щелкая по доскам, подошла к нему и ткнулась носом. Сосны шумели глухо и нескончаемо; весь мир по ту сторону стен состоял из мотающихся вековых деревьев и жестокого выдоха арктических пустынь.
Где-то далеко-далеко, в сказочной, недоступной вышине, пробиваясь сквозь шум тайги, возник звенящий гул. Он был едва слышен, и он был потусторонне чужд замшелому жилищу, продрогшему, насмерть усталому человеку, пытающемуся втереться в медленно прогреваемый камень печи, и темноте, и ветру, и холоду, и безлюдью вокруг. Он шел из-за туч, из неба, из тех мест, где живут титаны. Вот он погас, прошил атмосферу и, наверное, ушел выше, в черную пустую тишину, но Коль еще долго вслушивался, запрокинув голову; кадык переламывал худую жилистую шею, покрытую чуть поседелой щетиной, на глаза наворачивались слезы, и рукам стало уже не до огня в печи.