Письмо

Блажеевский Евгений Иванович

Ты был прекрасен!.. Хоть в чужом дому Я ночевал и пиво пил в подвале, Но молодость была и потому Со мною времена не совпадали. 1988

«Мы — горсточка потерянных людей…»

А. Васильеву

Мы — горсточка потерянных людей. Мы затерялись на задворках сада И веселимся с лёгкостью детей — Любителей конфет и лимонада. Мы понимаем: кончилась пора Надежд о славе и тоски по близким, И будущее наше во вчера Сошло-ушло

тихонько, по-английски. Ещё мы понимаем, что трава В саду свежа всего лишь четверть года, Что, может быть, единственно права Похмельная, но мудрая свобода. Свобода жить без мелочных забот, Свобода жить душою и глазами, Свобода жить без пятниц и суббот, Свобода жить как пожелаем сами. Мы в пене сада на траве лежим, Портвейн — в бутылке, как письмо — в бутылке Читай и пей! И пусть чужой режим Не дышит в наши чистые затылки. Как хорошо, уставясь в пустоту, Лежать в траве среди металлолома И понимать простую красоту За гранью боли, за чертой надлома. Как здорово, друзья, что мы живём И затерялись на задворках сада!.. Ты стань жуком, я стану муравьём И лучшей доли, кажется, не надо. 1976

«Любитель ножа и перца…»

Любитель ножа и перца, Даритель тюремных благ Несёт в груди вместо сердца Рыжий слепой кулак. За ним, вдоль ночных становищ, Идут в толпе старожилов Угодливый Каганович, Подвыпивший Ворошилов. Сейчас начнётся охота, Опричники выловят план… В тумане кровавого пота Залёг ночной котлован. Хозяин молчит надменно, Но, прежде чем сделать знак, Капризной ноздрёй нацмена Занюхивает табак. Так вот она — русская прерия!.. В просторы её босые Ягода, Ежов и Берия Скулят, словно псы борзые. И в местности неухоженной, Где ветер свистит во мраке, Сидят на перчатке кожаной Соколики-вурдалаки. Сейчас начнётся потеха: За совесть, а не за страх Побор коллективного меха На голых крестьянских полях. Сейчас в небесах бабахнут, В ночи запоёт рожок И разом от боли ахнут Житомир, Ростов, Торжок, И двинется, как пехота, Колючая ночь сквозь сон… От страшного поворота Я временем отнесён. И что мне имбирные башни И мускус испанской печали, Упавшему в русские пашни, Глядящему в русские дали…

ФРАГМЕНТЫ ДИАЛОГА С АНТОНИНОЙ ВАСИЛЬЕВНОЙ

— Лаврентий Берия мужчиной сильным был. Он за ночь брал меня раз шесть… Конечно, Зимой я ела вишню и черешню, И на моём столе, Представь, дружочек, Всегда стояла белая сирень. — Но он преступник был, Как вы могли? — Да так, Я проходила мимо дома Чехова, Когда «Победа» чёрная подъехала И вылезший полковник

предложил Проехать с ним в НКВД… О Боже, Спаси и сохрани!.. А за углом Был дом другой, И я ревмя ревела, Когда меня доставили во двор. Но расторопно-вежливый полковник Помог любезно выйти из машины, По лестнице провёл проходом узким И в комнате оставил у бильярда Наедине со страхом ледяным. Прошло минут пятнадцать… Я пришла В себя, Когда раскрылась дверь внезапно, И сам Лаврентий вышел из-за шторы И сразу успокоил, Предложив Сыграть в «американку» на бильярде. — Как это страшно!.. — Поначалу страшно, Но я разделась сразу, — В этом доме Красавицы порою исчезали, А у меня была малютка-дочь. Да и к тому же это был мужчина — В любое время деньги и машина, Какая широта, Какой размах! Я отдавалась, как страна — грузину, Шампанское — рекой, Зимой — корзины Сирени белой, Он меня любил!.. — Но он сажал, Расстреливал, Пытал!. — А как бы ты с врагами поступал? Не знаешь… И поймёшь меня едва ли. А он ходил в батистовом белье, Мы веселились, Пили «Цинандали», И шёл тогда Пятидесятый год… 1978

«Сегодня проносятся бесы…»

Сегодня проносятся бесы Над мокрою мостовой. Мой город, без интереса Расстанемся мы с тобой. Метель окружает, свищет С пронзительною тоской. Незримое пепелище: Козицкий… Страстной… Тверской… Несбыточность кажется жалкой: Так в десять, в пятнадцать так Пытаются зажигалкой Рассеять вселенский мрак. Но тут появляются гости, Бутылка на пьяном столе С наклейкой, где — кожа да кости — Ведьма летит на метле. Но гости уже, как потери, О коих не стоит жалеть. Прощайте, друзья из артели, Желающей голос иметь. Прощайте, поэты-Корейки!.. Вперёд протянув пятерню, Тяжёлые бедра еврейки Устало к себе притяну… Родная, о прошлом ни звука… К чему канитель и возня, Когда нас разводит разлука, Тоску под лопатки вонзя! Мне холодно в этом просторе, Где пусто — зови, не зови — И ложью попрали простое Понятье добра и любви. Мне холодно в шумной толкучке, Где роком больна молодежь, Где ты до горячки, до ручки Вдоль сточной канавы дойдёшь.