Пистоль Довбуша
Шрифт:
— Кто хочет фашистам машину спортить? — спросил Мишка.
Вопрос был таким неожиданным, что дети растерялись. Они смотрели на него молча, с удивлением.
— Эх, вы! Молчите? — с упреком спросил он. — Вот был бы Юрко!..
— И совсем не молчим! — обиделась Маричка. — Да я, может, не одну машину им попортила б! А вот как?
— А я ду… думаете, нет! — вспыхнул Дмитрик. — Да я им за нянька не то что машину…
— Давай, Мишко, говори! Портить так портить… — шмыгнув носом, сказал Петрик.
— Вот там, где
— Ну и что же! — перебила Маричка. — Каждый день там ходим.
— А заметила, какая там дорога?
— Треснуть мне, я заметил! — вскочил Петрик. — Узкая-преузкая, ну что тебе тропинка!
— Айно, Петрик… Молодец! Вот там давайте набьем больших гвоздей. Колесо напорется — пшик! — и лопнет! Машина станет и другим дорогу закроет. А свернуть там ей вовсе некуда!
— Это да… Я ви… видел, раз в селе машина стала, по… потому что на гвоздь напоролась, — заикаясь больше обычного, сказал Дмитрик.
— Давайте завтра встанем рано-рано, пока хортики еще спать будут. Соберемся возле разбитого дуба. Айно? Вот гвоздей бы больших!..
— У нас есть! Нянько мой плотничал! Я принесу, треснуть мне! — радостно зашептал Петрик. Ему было приятно, что и его, малыша, пригласили на такой важный разговор.
— Только не подведи! — строго предупредил Мишка.
— А то я подводил когда! — обиделся Петрик, энергично подтягивая не в меру длинные штаны.
…Солнце еще не поднялось из-за гор, но лучи его уже уселись на вершину Стой. Казалось, это огромное золотистое гнездо, которое с каждой минутой становилось все больше.
Утро было теплое, росистое.
Каждому хотелось прийти к дубу первым. Но получилось так, что явились туда почти все одновременно.
— Не проспали, — похвалил Мишка.
Карманы у Петрика оттопыривались. Маричка тоже принесла несколько ржавых гвоздей, крепко сжимая их в кулаке. Дмитрик держал в руке тяжелый молоток.
— Ого, у нас гвоздей даже больше, чем нужно! — Мишка все содержимое Петриковых карманов высыпал в шапку, добавил туда и Маричкины гвозди и скомандовал: — Ты, Маричка, и ты, Дмитрик, полезайте на скалу. Как только увидите кого — свистите! А мы тут с Петриком будем забивать гвозди.
Он заранее обдумал свой план. Маричка зоркая. Да и свистеть может лучше любого мальчишки. А Дмитрик пока слабый. Разве сможет он забивать гвозди, да еще острием вверх, в твердую как камень землю?..
— Я тоже забивать хочу. Пусть Петрик идет на скалу!
— И я тоже г… гвозди буду вбивать! — настаивал на своем и Дмитрик.
Мишка на миг растерялся. До чего же непослушные его друзья! Но тут же, сдвинув брови, сурово сказал:
— Что ж, не хотите лезть, то идите домой! Мы вдвоем с Петриком все и сделаем!
— Да мы что… Мы ничего! — сдалась Маричка.
Через несколько минут все были на своих местах.
Только мальчики принялись за работу, раздался
Со стороны села показалось несколько человек. Вскоре послышалось их песнопение. Женщины приближались. Они направлялись в монастырь на молебен. Впереди всех шла мать Дмитрика, Поланя. Она несла икону и тоже пела-просила святую Марию и Исуса Христа, чтоб они уберегли Карпаты от «нечистой силы» — от красных. Последнее время она часто засиживалась у пана превелебного. А потом ходила от хаты до хаты, заклинала женщин божьей карой, если те хоть на минуту допустят к душе дьявола: будут думать о приходе Советов. Опять приносила от пана превелебного куски хлеба и молилась с боязнью перед богом и со страхом перед будущим.
Дмитрика она оставила в покое. «Блаженненький, что с него возьмешь?» — жаловалась она соседкам.
Поланя, высокая, худая, похожая на ворону в своем черном платье и в таком же платке, пела громко, неистово, до хрипоты.
Маричка, лежа пластом на скале, толкнула Дмитрика в бок своим острым локтем.
— Гляди, как твоя мама против красных конников людей подбивает, — прошептала с укором девочка. — Ну и пусть себе старается! А красные конники все равно придут к нам. Слышишь? Придут!
Дмитрик покраснел до кончика больших оттопыренных ушей, словно он был виноват в чем-то.
— Она и к моей маме приходила. Да с тем и ушла! Моя мама за Красную Армию молится, вот! — с гордостью за маму произнесла Маричка.
— Сча… счастливая ты… — с завистью сказал Дмитрик.
Девочка замолчала. Ей почему-то стало жаль его.
Когда толпа скрылась за поворотом, Мишка и Петрик опять принялись за работу. Тук-тук! — весело раздавалось на пустынной дороге, точно наперекор усердным стараниям Полани и тех, кого ей удалось повести за собой.
«Тук-тук», — вторил дятел, усевшись на сосне, что высилась над скалою.
Петрик вспотел. Белые волосы ниточками прилипли ко лбу. Но он не чувствовал усталости, продолжал забивать гвозди. Высунув кончик языка, тут же любовался на свою работу.
— Вот треснуть мне, машина на мой гвоздь напорется. Вот увидишь!
— Ладно. — Мишка не возражал.
А теперь на тот берег. Он махнул рукой друзьям.
Дети перебежали дорогу, переплыли Латорицу, поднялись на холм и залегли за большим камнем, обросшим мхом.
Все напряженно, молча ждали. Но, как назло, не появлялась ни одна машина.
— И где их носит! — не выдержал Мишка. — То по двадцать сразу едут, то ни одной.
— Фашисты знаешь как спать долго любят! — успокаивала его Маричка. — Обождем еще!
Но Мишке не терпелось:
— Иди, Петрик, залезь вон на тот дуб. Увидишь машины — махни нам рукой.
Петрик, польщенный тем, что Мишка именно его посылает, проворно выбежал из-за укрытия. Залез на дуб. Минут через десять вдруг закричал: