Пистолет с музыкой
Шрифт:
— Послание получил. Уматывай, Кэссиди.
Он открыл дверцу, и плафон на потолке снова загорелся. Его кенгуриный рот скривился в недоброй усмешке, блестящий черный нос дернулся.
— Ты угадал с первого раза, тупица. Меня зовут Джой Кастл.
— Буду иметь в виду.
Не опуская пистолета, он выбрался из машины, хлопнул дверцей и исчез в темноте. Я достал ключи, завел мотор и хотел было пуститься в погоню, но понял, что чувствую себя слишком паршиво, чтобы вести машину.
Так я и сидел в машине с работающим двигателем и выключенными фарами. Я не стал вытирать
Я просидел еще десять или двадцать минут в самом препоганом настроении. Потом нащупал в кармане половинку сотенной бумажки, но не смог заставить себя вылезти из машины и идти к Шенду.
Я размышлял о кенгуру: ну и панк. Настолько зелен, что выболтал мне свое и фонеблюмово имена и не отрицал связи между ними. Да, за пистолет во рту стоило отплатить.
Впрочем, довольно. Я тронул машину и поехал обратно по петляющему над заливом шоссе. Так дольше ехать, но было в воде и ночи что-то такое, на что мне хотелось полюбоваться.
Глава 9
Свой будильник я завожу только тогда, когда веду расследование. Этим утром мне как раз снился замечательный сон: нормальный, генитально реориентированный секс с абстрактной идеализированной блондинкой — никакого сходства с Челестой Стенхант, — и тут сработал будильник, резко сменив тему сна. Мне привиделось стадо картонных овец, прыгавших через картонную изгородь на черно-белом фоне. Последняя овечка зацепила изгородь задними ногами и полетела кувырком, оставляя за собой шлейф блеяния и щепок. Из облаков высунулась огромная рука, подняла овцу, отряхнула ее и подтолкнула поближе к стаду. Рука повернулась так, чтобы я мог разглядеть циферблат на запястье, и циферблат начал расти, а тиканье становилось все громче и громче, пока я окончательно не проснулся.
Я уселся за кофе с карандашом и блокнотом и попытался продумать свои следующие шаги, но кофе больно обжег разбитые десны, так что в конце концов мне пришлось сконцентрироваться на том, как пить одной стороной рта. Закончив сражение со второй чашкой кофе, я вернулся к блокноту и написал имя: ДЕННИ ФОНЕБЛЮМ. Просто так, чтобы было перед глазами. Пониже я написал в столбик ПЭНСИ ГРИНЛИФ, ГРОВЕР ТЕСТАФЕР и ЧЕЛЕСТА СТЕНХАНТ. Нарисовав на листке еще несколько кружков и треугольников, я оторвал листок, скомкал и бросил в мусорную корзину.
Позавтракав, я позвонил в справочную и узнал телефон и адрес Тестафера. Еще я попытался узнать телефон дома на Кренберри-стрит, сообщить который мне отказались даже после того, как я продиктовал номер своей лицензии. То ли мне ограничили доступ, то ли покой Челесты Стенхант оценивался выше.
Так или иначе, но, чтобы перекинуться словом с Челестой — или с Пэнси Гринлиф, — придется ехать туда самому. А мне очень даже нужно было перекинуться словом — черт, даже целой охапкой слов. Впрочем, еще не вечер. Времени сколько угодно. Для начала я решил смотаться в холмы Эль-Соррито проведать доктора Тестафера, тем более что я пребывал в подходящем настроении для прогулки по живописной местности.
Доктор
Дом был типично американской имитацией типично французского коттеджа с алюминиевыми ставнями на окнах и тарелкой спутникового телевидения на коньке низкой крыши. Машины перед домом не было видно, но я поднялся на крыльцо и позвонил.
— Доктора Тестафера сейчас нет дома, — послышался блеющий женский голос из невидимого интеркома.
— Меня зовут Конрад Меткалф, — произнес я без всякой уверенности в том, что меня слышат. — Я частный инквизитор. Мне хотелось бы поговорить с вами, — кем бы вы ни были, добавил я про себя.
Последовало молчание. Я внимательно осмотрел дверь, но интеркома так и не нашел.
— Я… я сейчас, — произнес голос.
Я ждал на крыльце, но голос доносился откуда-то справа. Я повернулся и увидел маленькую дверь, отворившуюся в стене низенькой пристройки. Голос, как выяснилось, принадлежал черноухой овечке в шлепанцах и халате. Она стояла в дверях, придерживая копытом пояс халата и подслеповато щурясь.
Я подошел к дверце.
— Меня зовут Конрад Меткалф, — повторил я. Ростом овечка едва доставала мне до груди, и я сошел на ступеньку вниз, чтобы не слишком возвышаться над ней.
— Меня зовут Дульчи. — Розовая кожица между верхней губой и черным носиком при разговоре трепетала. — Пожалуйста… заходите.
Я кивнул.
— Тут немного низко, — предупредила она. — У меня нет ключей от главного входа.
Она повернулась и протопала в дом, оставив дверь открытой. Я не спешил заходить.
В длину и ширину помещение не отличалось от любого другого, зато было почти вдвое ниже. Я постоял, согнувшись, в дверях, пока глаза не привыкли к полумраку, потом добрался до диванчика у дальней стены и уселся там. При желании я мог бы сейчас дотянуться до потолка рукой. Тестафер перестроил для овцы или кого-то еще такого же роста целое крыло дома. В цветовой гамме преобладали детские розовые и голубые тона, и почти все, кроме дверных ручек и выключателей, было обито плюшем. Плотные занавески не пропускали солнечный свет — комната освещалась двумя большими торшерами, которым пришлось сильно наклониться, чтобы влезть сюда. Я испытывал к ним симпатию: как и я, они казались пришельцами из реальной жизни в кукольном доме.
Овечка нервно протанцевала по комнате, потом немного успокоилась и уселась в удобное кресло напротив меня. Я наклонился вперед, опершись на колени.
— Доктор Тестафер говорил вам, что случилось с доктором Стенхантом?
— Д-да, — ответила овца. — Он был очень расстроен.
— Мы все расстроены, — сказал я. — Особенно мой клиент. Он стоит одной ногой в морозилке, и лично мне не верится, что доктора убил именно он. Вы хорошо знали Стенханта?
Овечка вздрогнула, хотя это могло ничего и не означать. Я не Айболит.