Плацдарм непокоренных
Шрифт:
— Немцы — с того берега. Выходят на лед, — возбужденно объяснял и ему, и бойцам Кремнев. — Всем занять круговую оборону! Залегать по гребням и по валу!
— А что слышно оттуда, со степи?
— Сейчас и оттуда попрут.
— Тогда отставить круговую. Возьми десяток бойцов и веди на подкрепление тем, у вала. А я попридержу «степных». Старшина Бодров!
— Здесь, — откликнулся старшина откуда-то из-за развалин. — Я тут старика оттащил. Погиб, Царство ему…
— Что, Брыла погиб?!
— От первого же снаряда. На улицу вышел — и…
— Единственное утешение старику
— В артыллерии? В артыллерии — нэт.
— Все равно за мной. К танку.
Ефрейтор, фамилии которого Беркут не помнил, высунул голову из люка, когда капитан уже ступил на гусеницу. Видно, он пересидел здесь весь артобстрел. До сих пор танк этот стоял как завороженный, хотя весь задок его и пустой запасной бак были исклеваны осколками.
— Ефрейтор, немедленно к хутору. Помоги хуторянам, — крикнул Андрей, пропуская мимо себя, в башню, бежавшего с ним солдата.
— Сдавать надо хутор этот, — на ходу ответил ефрейтор вместо уставного «есть». — Сдавать и держаться у штольни.
— После боя так и сделаем, — вполголоса ответил Беркут. Не ради ефрейтора, который услышать его уже не мог, ради справедливости. Держать оборону даже таким усеченным фронтом они уже были не в состоянии.
— Что мнэ делать, товарища офицера?
— Сейчас подучу.
Несколько минут им подарила немецкая педантичность. Те вермахтовцы, что подошли к пологому берегу первыми, остановились и начали ждать отставших. Развернув башню и по стволу определив, что в максимально опущенном положении его снаряд можно будет положить почти посредине реки, Беркут с чисто профессиональным любопытством наблюдал, как вражеские командиры расставляют солдат по кромке берега, как пытаются добиться дистанции между ними в три-четыре шага.
И по тому, с какой нерасторопностью солдаты выполняют их команды, все время пытаясь сбиться в кучу, вдруг определил для себя: «Господи, да это ж они новобранцев пригнали! Или по крайней мере прибывших из тылового пополнения, а потому совершенно необстрелянных. Большинство из них наверняка и в атаку пойдут впервые».
На какое-то время он совершенно забыл, что перед ним враги и что вот-вот они пойдут в атаку, чтобы смять его бойцов. Андрей вдруг представил, как бы он чувствовал себя, выводя необученных солдат в первую атаку на речной лед, где ни залечь, ни окопаться, ни укрыться в лощине или за бугорочком. Да и сами офицеры… Ходили они хотя бы в одну атаку?
«Нашел о ком печалиться! — саркастически остудил себя Беркут. — Ты еще пойди подскажи, как им лучше атаковать. Например, посоветуй переходить реку не здесь, а севернее, в районе плавней. И уже оттуда — по болотцу…».
— Как только наведу и скомандую «пли», дергай за эту штуковину, — объяснил он своему заряжающему. — Потом открывай казенник и вновь заряжай. Хотя нет, лучше я сам. Ты садись за пулемет, только без команды не стрелять.
«Что ж ты ведешь их, как
Однако его советы немецким офицерам уже не понадобились. Беркуту впервые в жизни пришлось стрелять из орудия по льду, и когда он увидел, как вместе с фонтаном воды, в воздух взлетают глыбы льда и человеческие тела, то, потрясенный, замер, прильнув к смотровой щели и совершенно забыв, что бой еще не кончен. Только крик солдатика: «Готов снаряд!» вывел его из оцепенения, и он принялся крутить ручку механизма, поворачивая ствол влево.
В этот раз снаряд упал чуть ближе к берегу и при этом прошил лед как бы вскользь. Но теперь Беркут наблюдал уже не за тем, как оседает султан из ледяного месива, а как заметались между двумя образовавшимися полыньями уцелевшие солдаты; как одни из них бросились назад, к тому берегу, другие — вперед, третьи упали на лед или же, очутившись в воде, с воплями хватались за льдины.
— Гатов снаряд, таварыш капытан!
После третьего снаряда Андрей сразу же пересел к пулемету, но, словно опомнившись, залегшие на берегу бойцы ударили таким дружным залпом, что Андрей пожалел ленты. Выждал, когда вернувшиеся выберутся на правый берег, где доставать их «шмайссерами» уже было бесполезно, и только тогда прошелся по ним несколькими короткими очередями.
— Так не воюют, господа офицеры! — яростно выпаливал он в такт пулеметной морзянки. — Так… не воюют! И вообще это вам не сорок первый! Впрочем, и в сорок первом мы вас тоже, бывало, обмывали в наших реках, а потом загоняли в землю. Вот только вряд ли кто-нибудь из тех, «днестровских», дошел сюда. А потому и вспомнить не с кем.
— Что таварыщ камандыр? Не слышу! — нагнулся к нему боец.
— Да это я так, про себя, вроде нагорной проповеди перед живыми и усопшими. Там еще снарядик найдется?
— Найдется.
— Нет, лучше побережем. На всякий случай. Хотя вряд ли они еще раз сунутся сюда по льду. А вот артиллеристы ихние сейчас на нас поупражняются. Им это — все равно, что на полигонных стрельбах. Думаю, те, что по льду пошли, не догадывались, что у нас еще и пушка имеется. Иначе они бы так в наглую не перли. Все-таки неплохо мы с тобой повоевали сегодня.
— Первый класс, камандыр.
— Как твоя фамилия? А то мы с тобой так и не познакомились.
— Ачба, таварищ капитан.
— Кавказец?
— Абхазец, — улыбнулся боец. — Кавказец — такой национальности нэт. Поселок Ашлуа. Недалеко от Сухуми. Никогда не был?
— Не был. А хотелось бы, — ответил Беркут, уже выбираясь из танка.
— Так вот, я оттуда. После вайны пабываешь, таварыш капитан. Приглашаю.
Однако Андрею было не до обмена вежливостью. Там, у ближнего вала и на окраине хутора, завязывался бой с другой, «полевой», как он назвал ее для себя (в отличие от «заречной») группой немцев.