Плач Агриопы
Шрифт:
Свечи оказались долговечней, чем представлялось управдому: многие не догорели ещё и до половины. И всё же Павел волновался не зря: дважды он обнаружил восковые столбики, поваленные на бок. Их фитили полыхали, как факелы, над лужицами воска. Ещё одна свеча упала на пол и закатилась под стол. Оставшись без внимания, она, пожалуй, и впрямь натворила бы бед. Управдом поморщился: наверняка свечи повалил алхимик, когда копался в здешнем барахле. Следы активности сеньора Арналдо виднелись повсюду: тот явно не стремился сохранять в доме травника порядок, — должно быть, выхватывал из ящиков, коробок и сундуков всё, что вызывало его интерес, а, рассмотрев поближе изъятое, зачастую бросал его прямо на пол, за ненадобностью. Павел поразмыслил, не стоит ли потребовать
Звуки грызни крыс, как ни странно, подбадривали Павла: всё лучше, чем мёртвая тишина. Углубившись в «сарайную» половину дома, управдом расслышал далёкие голоса и смех, доносившиеся из экопосёлка. На душе у него чуть повеселело. В приподнятом настроении он пошагал в направлении комнаты, окно которой пронзала толстая ветка. За спиной оставлял втрое, а то и вчетверо меньше источников света, чем затеплил их изначально Третьяков.
В комнате с веткой благодушие оставило Павла: едва переступив порог, он заметил, что там царит сумрак: из трёх свечей горела только одна, да и у той язычок пламени отчаянно трепетал — то разгорался, то съёживался до крохотной синей точки. Наверняка, дело было в распотрошённом окне: из него сильно дуло; тянуло ночной свежестью. Да что там свежестью — могильным холодом. Павел удивился: «штаб» Третьякову удавалось согревать неплохо. Неужели так кочегарила газовая горелка? Здесь же, в дальнем углу дома, изо рта заструился пар, когда управдом шумно выдохнул; нервы шалили! Павел подумал: через «рваное» окно в дом может попасть, кто угодно. С другой стороны, кому понадобится сюда прорываться! На всякий случай, управдом склонился к окну и рассмотрел странную ветку получше. Узкий оконный проём она перекрывала почти полностью. Злоумышленникам пришлось бы поработать пилой, чтобы устранить преграду. Да и после этого — протиснуться в окно сумел бы, разве что, цирковой гуттаперчевый мальчик. Или кто-нибудь, такой же гибкий…
Богомол!..
Павел не успел зажмуриться. Из окна на него уставились глаза.
Подчинили. Заморозили.
Он отчётливо ощущал, что не в силах отвести от них взгляда. От глаз, похожих на два простоватых камешка бирюзы, светившихся изнутри. А потом, в ничтожный, полный дрожи, круг свечного пламени, стал просачиваться человек. Павел видел каждое его движение, и всё же не смог бы объяснить, как именно богомол огибал ветку. Тот втёк в комнату, будто густая древесная смола. При этом никакой трансформации — смоляного озера — в человека, — не произошло. Казалось, мучитель связал все свои конечности в единый длинный канат, и эта витая змея, состоявшая из рук и ног, извив за извивом, проскользнула в комнату.
В голове у управдома сгустились сумерки. Однако ментального удара не последовало. Головная боль то усиливалась, то отступала — словно какой-то радиолюбитель крутил верньеры радиоприёмника, настраиваясь на нужную волну.
– Ты меня понимаешь? — Ударило вдруг в голове. Оглушило.
Павел постарался ответить. Объяснить, что не выдержит такой звуковой атаки. Но рот был будто запечатан сургучом.
– Не говори — думай! — Бомба сдулась до громкой петарды.
«Понимаю, — Послушно подумал Павел. — Но твой голос звучит слишком громко. И у меня болит голова».
«Сожалею, — послышалось в ответ. — Мне очень трудно… говорить так… контролировать себя и тебя. Боль, которую испытываю я, гораздо сильней твоей. Не знаю, насколько хватит моих сил… поддерживать связь. Потому сперва послушай, что скажу. Потом — задавай вопросы, если их имеешь».
«Я слушаю», —
«Моё имя — Авран, я пытаю, не оставляю увечий на теле и узнаю истину. Я пытал тебя и твоего друга, как и прочих. Но ни к тебе, ни к нему, у меня нет злобы. Теперь — нет, прежде — да… Я полагал, вы оба — служите чуме. Невозможно отличить призванных служить от тех, что избраны противостоять. Я умею видеть метки… Меня обучили этому много лет назад… Я отыскал человека, по имени Арналдо, в теле другого человека. Он мог быть послан сюда чумой. В твою жизнь, в твою эпоху. И я пытал его. Потом отыскал вас. Теперь знаю… Все трое — чисты. Все трое — избраны. Все трое — имеете метки. Я тоже — чист, избран, отмечен. Я буду с вами, но не всегда. Не каждую минуту. Когда во мне возникнет нужда — я окажусь рядом. Когда нужды не будет — останусь невидим для тебя и твоих ближних. Призывай меня в голове. Зови по имени — «Авран», — или по прозвищу — «Мучитель».
«Ты умеешь оставаться невидим?» — Не удержавшись, перебил канонаду в голове Павел.
«Люди видят, во что верят. Когда не верят — не видят, — откликнулся Авран. — Я отнимаю у вас и других веру в Аврана-мучителя. Вы не верите, другие — не верят, что видят меня — глаза не видят того, чего не позволяет видеть безверие».
«Извини, я перебил тебя. Продолжай». — Павел поспешил исправиться. Он жалел, что прервал исповедь богомола.
«Я сказал, что хотел, — ответил тот. — Теперь, столько, сколько выдержу я, и пока сам ты сможешь терпеть меня в своей голове — спрашивай».
«Ты хорошо говоришь на моём языке. Как научился этому?» — Управдом испытывал соблазн распрощаться с мучителем немедленно, но любопытство оказалось сильнее боли.
«Я не говорю. Ты говоришь на нём. Сам не зная того, ищешь в голове слова, чтобы те повторяли мои мысли на понятном тебе наречии. Потому так трудно… Мне трудно… Заставить твою голову ловить то, что я рисую. Образы… Ты называешь это — «образы»… Твоя голова ловит их и делает из них слова. Слова — самое трудное. Легче — поступки. Я вызываю в тебе образ… работы… важного дела… ты — выполняешь работу так, как её выполняют в твоём мире, в твою эпоху».
«В чьё тело ты вселился, оказавшись здесь?»
«Сложно понять. Не интересно понимать. Тело человека без родни… Оно умеет… обращаться с электричеством… Оно знает слово — «электричество»; не знает ни как то выглядит, ни откуда берётся… Знает, как связать провода, но не знает — что под ними… Меня поселили в него, потому что оно… имело доступ… доступ в место, где жил и был заточён Арналдо».
«Кто поселил? Кто?» — Павел, несмотря на боль в голове, чуть не выкрикнул это вслух.
«Не ведаю. — Авран помедлил. Добавил неуверенно. — Не человеческая воля. Не человеческое желание. Не кто-то такой, как ты или я».
«Ты поминал чуму? — Управдом вспомнил недавний разговор с Третьяковым. — Как можно служить ей? Чума — это болезнь, вирус. Если ты располагаешь моими знаниями — ты знаешь, что это такое».
«Чума — живая. Умеет мыслить, как ты и я. Призвана для своего дела. Избрана, как ты и я».
«Кем призвана? Кем избрана?» — Вновь, страстно желая получить ответ, спросил Павел.
«Не ведаю. — Вновь пророкотал в голове мучитель. — И моя сила — иссякла. Один вопрос. Последний. Потом — уйду».
«Ты сказал, что поможешь мне. Чем?» — Торопливо и безгласно выкрикнул управдом.
«Чума — хитра. Она прячется от тех, кто ищет её. — Неожиданно громовые раскаты в голове Павла стихли. Не успел управдом порадоваться этому и укорить мучителя за небрежность — ведь можно ж было постараться и с самого начала настроить громкость беседы как следует, — как тихие слова сделались еле слышны; потом и вовсе превратились в шёпот. Словно бы могучий водопад на глазах пересох и выродился в жалкую капель. — Чума — хитра. — Повторил богомол. — Но она не может всё делать в одиночку. Есть… приспешники… слуги чумы… Я… стану пытать их… Сумею дознаться, где прячется чума…».