Плач Агриопы
Шрифт:
– Кто тебя нёс? — Павел сдержал волнение. Спросил так, как если бы спрашивал подобное каждый день.
– Что? — Вздрогнул Третьяков. — Я не понимаю… — Он отвёл глаза.
– Мне казалось: меня несёт огромный крылатый голем… или ангел… ростом с колокольню. Такой была моя персональная галлюцинация. А какой была твоя? — Управдом говорил чётко, медленно, словно бы упрашивая коллекционера вспомнить и ответить.
– Я падал… — Изо рта Третьякова вырвался страшный шёпот. — Я падал… в Ад… В тот, который знаю… Не к чёрту на рога… В человеческий Ад… Там змеи и колья…
Свет в «штабной»
– Богомол… Он не всегда забирает… — Павел старался не смотреть «арийцу» в глаза. — Иногда он отдаёт… Делится… Я знаю, кто он… Его звали Авран-мучитель шестьсот лет назад… Ты веришь мне?
– Ты это увидел? — Третьяков задумчиво потёр подбородок.
– Да. — Выдохнул управдом.
– Тогда чем ты отличаешься от него?
Павел, ошеломлённый, молчал. Он попытался найти ответ. Очень важный для него ответ на очень важный вопрос. И не сумел. Молчание разбухало, как вата, опущенная в воду.
– Ты — зритель, он — мастер пытки. — Третьяков вдруг заговорил сам. — Ты видишь только то, что тебе позволено. Он — забирает, что хочет, как головорез и грабитель. Ты подглядываешь за представлением сквозь замочную скважину, он — заставляет танцевать перед ним до упаду, а нерадивых артистов — стегает хлыстом. Да, такой, как он, может пригодиться такому, как ты.
Павел с испугом следил, как меняется выражение лица Третьякова, пока тот говорил. Снисходительная гримаса уступила место волнению, потом раздражению, злобе, ярости, бешенству, наконец, глаза коллекционера словно бы умерли, выцвели до серой пустоты.
– Я только хочу вылечить жену и дочь от Босфорского гриппа! — Выкрикнул Павел. Ему внезапно показалось: ещё миг — и он потеряет Третьякова, облачит того в волчью шкуру, оборотит в своего заклятого врага. — Мне не нужна твоя память! Клянусь тебе их жизнями и своей! Я — не вор! Клянусь — не вор!
– Успокойся! — Рявкнул коллекционер. Павел с облегчением услышал в его голосе знакомые — ворчливые и деловые — нотки. — Я верю тебе. Не суйся в мою голову, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. И тогда — сработаемся.
– Сработаемся. — Нервно и по-дурацки поддакнул Павел.
– А чтобы работа спорилась. — Третьяков прихлебнул из стакана недоразлитый кофе. — Расскажи всё, что ты знаешь о Босфорском гриппе. Сдаётся мне, в отсутствие средств массовой информации в радиусе пары десятков километров, твои сведения — самые полные.
– Хм… На данный момент — неизлечим…Если ничего не изменилось… — Управдом споткнулся на слове, замолчал. Вопрос застал его врасплох. Он понял, что ответить на него не получится вот так, запросто. Надо навести порядок в голове. Главная проблема и помеха — видения. Те самые, приходившие отовсюду и ниоткуда, в любой час, когда им самим было это удобно. Третьяков как-то не удосужился, проводя различие между Павлом и Авраном-мучителем, упомянуть ещё и это. Инквизитор управлял своим даром сам, Павла же, независимо от его воли, бросало из огня
– Это не чума. — Выпалил Павел. — Не та чума, которая опустошила пол-Европы в средние века. Не та, которую называли Чёрной смертью. Хотя, при взгляде на больного Босфорским гриппом, приходит на ум сравнение симптомов — с чумными. Тёмные пятна на теле. Нарывы, похожие на бубоны.
– Верно, — Третьяков одобрительно кивнул. — Суть в том, что мы знать не знаем, что означают эти пятна и бубоны на теле больного Босфорским гриппом. К примеру, появись они на теле чумного веке этак в пятнадцатом, тогдашние доктора, при взгляде на них, диагностировали бы ту или иную стадию болезни. Скажем, пятна размером с пуговицу — больной протянет ещё неделю. Стали размером с раскрытую ладонь — чума заберёт бедолагу через пару дней. Что-то в этом роде. Для нас внешние проявления болезни ни о чём не говорят. А что мы знаем точно?
– Точно… — Павел сосредоточился. — Мы знаем точно, что первый симптом Босфорского гриппа — высокая температура, которую невозможно сбить. Больной может потерять сознание, начать бредить. А может ещё некоторое время оставаться на ногах.
– Как долго человека сжигает этот жар — до момента выздоровления или наступления смерти?
– Неизвестно. — Управдом вспомнил раздувшегося мертвеца в доме под Икшей, передёрнулся. Добавил. — Но смерть может наступить очень быстро.
– А процент выживших, переболевших?
– Неизвестно. Когда я смотрел телевизор в последний раз — говорили, что кризис не переживают около семидесяти процентов больных. Но тогда было известно только о двух разновидностях гриппа. Возможно, сейчас их стало больше.
– А может, болезнь всё время трансформируется, видоизменяется? Понимаешь, что это значит?
– Что её невозможно исцелить? — Павел брякнул первое, что пришло в голову, и заметил, как Третьяков нахмурился.
– Угадал! — Пробормотал тот. — В таком случае, против Босфорского гриппа будет действенно только универсальное лекарство — панацея от всех болезней. Тот терияк, который пытается сейчас соорудить наш профессор.
– Но… У него же есть шанс?.. — Осторожно предположил Павел, не понимая, куда клонит взволновавшийся собеседник.
– Босфорский грипп… Похож на наказание… — Цедя каждое слово, выговорил Третьяков. — В этом всё дело. Он — текучий, как мёд… или воск… — «Ариец» погладил пальцем одну из незажжённых, остававшихся в резерве, свечей. — Как будто мы должны что-то сделать — вычислить источник, а не найти противоядие…
– Я тебе говорил то же самое, — управдом в удивлении уставился на собеседника. — Ты помнишь?