Плач Агриопы
Шрифт:
А позади метались тени. Неотчётливая картинка. Отчётливые звуки выстрелов и ритмичного движения чьих-то гигантских крыльев. Тень, зависшая над головами людей; тень, во много раз превосходившая человеческие жалкие тени, отчаянно пугала Павла, хотя и оставалась для него всего лишь бесплотной темнотой. Вдруг темнота уплотнилась, в ней сверкнуло что-то острое и стальное, и человек, в форме инспектора ГАИ, пластмассовым манекеном отлетел к низким перилам моста. Кто бы ни отправил его в полёт, он был чертовски силён: тело преодолело по воздуху не менее десяти метров. Павлу почудилось что-то знакомое в очертаниях тени.
– Ну же, вперёд! Поехали! Скорей! — Людвиг во всё горло кричал на Павла, который как будто окаменел. — Мне что, влепить вам пощёчину, как дуре-истеричке?
– Да-да, — Павел приходил в себя медленно, слишком медленно. Взмахи крыльев уже слышались совсем близко; их шум походил на шум высокого водопада. Что-то тяжёлое ударилось о заднюю дверь «Линкольна», человеческий вопль на миг заглушил все остальные звуки.
– Убираемся отсюда, — требовал Людвиг, совсем по-детски дёргая Павла за штанину.
Павлу казалось, кто-то разобрал его на части, а потом собрал вновь, неудачно. Он ощущал своё тело — руки и ноги, — он видел и слышал, — но мозг никак не мог отдать приказа пальцам рук повернуть руль, а правой ступне — надавить на педаль газа. Павел закрыл глаза. Сделался от этого собранней. Сколько лет он водит машину? Не меньше десяти, как пить дать. Есть же, говорят, память тела. Павел позволил конечностям двигаться в такт рефлексам. Услышал, как изменился ритм работы движка.
– Откройте глаза! Ну же! Откройте глаза! — Это опять Людвиг; реален не более, чем сон. Проснуться, или послать его куда подальше? Глаза — словно запечатаны столярным клеем. Как же трудно разлепить веки. Ладно, на счёт «три»: «раз», «два»…
По щеке полоснуло болью. Павел очнулся, прозрел — и, едва став зрячим, тут же выкрутил руль до отказа: крыло «Линкольна» проскрежетало по хлипким перилам моста, машину занесло, но не выбросило за ограждение.
– Я же вас предупреждал: дам пощёчину, — бубнил Людвиг. — Так что без обид.
Управдом резко встряхнулся, как пёс после дождя. Зеркало заднего вида было разбито. Уцелел лишь крохотный его треугольник, в котором отражались мост и служебные авто с проблесковыми маячками. Сцена фантастического спектакля с каждой секундой отдалялась.
– Что это было? — Выдохнул Людвиг. — Кто это был?
– Я не знаю, — Павел ощущал слабость во всём теле; впрочем, она постепенно исчезала. — С чего ты решил, что знаю?
– Это какое-то существо? Чудовище? — Не унимался латинист, — Или нам всё привиделось?
– Отстань! — Взорвался управдом. — Я уже не знаю, кто такой я сам и что здесь делаю.
– Вы странно себя вели, — проницательный латинист, чуть прищурившись, разглядывал Павла. — Как будто оказались под гипнозом. Мне даже показалось, вы решили, что это… существо… пришло по вашу душу.
– А ты не подумал, умник, что я просто перепугался до поноса? — Зло отрезал Павел. — Я тебя предупреждал: моя фамилия — не Рембо. К героям не имею ни малейшего отношения.
– Не скромничайте. Трусом вас тоже не назовёшь, — задумчиво, словно размышляя о своём, протянул Людвиг, — и умолк. Павел был благодарен попутчику и за эти недолгие минуты тишины. Болтать ему не
Траффик на шоссе не пугал — приличную скорость удавалось поддерживать свободно. Хотя, по части выезда за город, опыт у Павла был небольшим, и он не мог сказать, как тут обстоят дела в другие дни. Проверяльщики в форме не тревожили и даже не попадались на глаза. Высокая стеклянная будка гаишного поста, возле которой Павел слегка притормозил, чтобы не дразнить гусей, оказалась безлюдной; внутри не горел свет и никакого человеческого мельтешения — не наблюдалось.
Проехали указатели на забавно звучавшие Горки и Грибки, потом — над тёмной и большой водой: канал имени Москвы, утопив в себе Клязьму, продолжался здесь Клязьминским водохранилищем. После того, как водные просторы остались позади, Павел решил, что пора присматривать место для остановки. Он сбавил скорость, прижался к обочине и, переждав небольшой автопоезд из большегрузных фур, плавно затормозил. Катафалк качнулся, как круизный лайнер на волнах, и замер.
– Эй! Я иду! — Павел крикнул это куда-то вглубь «Линкольна», за переборку, отделявшую «гробовой отсек» от водительского и пассажирского сидений; крикнул, повернув голову назад; решил предупредить о своём приближении «арийца», а может, и девчонок, если вдруг, чудом, кто-нибудь из них пришёл в себя.
Он вылез из машины. Ощутил холод и сырость. Дождь почти прекратился, но в воздухе дрожала взвесь из мельчайших частичек дождевой воды. Нахохлившись и приподняв воротник, Павел добежал до задней двери катафалка. Взялся за хромированную ручку, потянул дверь на себя.
Зажегся «дежурный» огонёк. В его свете лица Еленки и Татьянки казались синеватыми, окоченелыми. Страх охватил Павла, но на сей раз — страх за жизнь жены и дочери уступил место более сильному. За дверью Павла ожидало ужасное открытие, и, сколько он ни обшаривал глазами нутро катафалка, суть вещей не менялась: Валтасара — он же «ариец», он же Стрелок, — в «Линкольне» не было.
– Думаете, он сбежал? Испугался? — Людвиг, по примеру Павла, вышел из машины и теперь всматривался в серебряную вязь мушкета, поднеся оружие к глазам. — Оставил нам вот это — и сбежал?
– Может быть, — Павел пожал плечами. — Хотя, если судить по тому, как он кричал, — я бы скорее поставил на то, что он отдал концы.
– Думаете, его тело забрали? Полиция? Или тот… зверь? Там такой шум стоял… — Латинист усмехнулся. — А ведь Валтасар дерётся — лучше нас обоих, вместе взятых.
– Это ты к чему? — не понял Павел.
– Он мог попытаться нас прикрыть; мог выйти, чтобы сразиться.
– Ты слишком хорошо о нём думаешь.
– А вы — слишком плохо. И крови в салоне труповозки — всё равно нет. Если б его зарезал тот, странный… ну, вы понимаете…