Плач Агриопы
Шрифт:
Оба спорщика немного помолчали.
– Закройте дверь, — вы простудите своих женщин. — Мягко посоветовал, наконец, Людвиг.
– Я не знаю, что делать дальше, — Павел послушно щёлкнул дверным замком.
– Как это? — недоверчиво полюбопытствовал латинист. — У вас же есть карта. И вы знаете, где нам взять лошадь.
– Ты смеёшься надо мной? — Павел с подозрением скосил глаза на остряка.
– Ни в коем случае, — Людвиг и вправду казался абсолютно серьёзным. — Куда вам ещё ехать? Назад в Москву? Исключено. Валтасара мы уже не найдём, даже если он остался нас прикрывать.
– Почему? — нервно выдохнул Павел.
– Вам не понравится… — Людвиг потупился. — Он или жив, или нет. Если
– Поехали, — Павел, приняв решение, зашагал к водительскому месту. — Чего тут, на холоде, стоять!
Катафалк снова двинулся в путь. На электронных часах над приборной панелью светились цифры: 22–22. Ничья! Павел за день измучился до последней степени. Крутил баранку на одних лишь морально-волевых. Людвиг, видимо, отчасти это понимал и не донимал разговором. Радио тоже отошло от дел; треск помех в единственном динамике был настолько сильным, что редкие, прорывавшиеся из тьмы, вздохи саксофона казались криками полузадушенной жертвы какого-нибудь душегуба. Управдом опасался, удастся ли без проблем миновать Икшу — всё-таки посёлок на карте был не мал, — но сонные пятиэтажки, пузатая водонапорная башня и универсам даже не светились тусклыми ночниками в темноте. В отдалении промелькнула железнодорожная платформа, по сравнению с остальным посёлком — живая. По направлению к ней двигалась троица пешеходов — каждый под зонтом.
Павел не отдалялся от Дмитровского шоссе и проскочил Икшу минут за десять — может, чуть больше. Теперь предстояло самое сложное — раскрыть в себе талант следопыта.
Еленкина карта была извлечена из кармана и вручена Людвигу.
– Нам вот-вот встретятся несколько поворотов налево, отмеченных типографским способом, — с лёгкой иронией давал штурманские указания латинист. — Не соблазняйтесь. А сразу за речкой ищите ещё один, нарисованный авторучкой. В общем, ориентируйтесь на реку. Но она такая тонкая — скорее ручей.
Мелкую рахитную речушку и вправду едва не пропустили. Павел даже притормозил и вернулся задним ходом на пару десятков метров, чтобы убедиться: катафалк только что преодолел микроскопическую водную преграду, заключённую в тесные оковы бережков и насыпи шоссе. Дальше машина еле ползла, пока не натолкнулась на укатанную грунтовку. Та стремилась через голое осеннее поле в небольшой лесок. Где-то за деревьями светили редкие фонари, что внушало сдержанный оптимизм.
– Сюда? — Людвиг уставился на Павла.
Тот пожал плечами и повернул руль.
Грунтовка оказалась укатанной, плотной, несмотря на прошедший дождь. Или, может, подвеска «Линкольна» настолько хорошо справлялась с неровностями пути. Как бы то ни было, в лесок въехали уже через пять минут после того, как покинули шоссе.
– Да тут деревня, — управдом, не скрывая растерянности, оглядывался по сторонам. — Целая деревня. А точного адреса у нас нет.
– А что есть? Только эта карта с пририсованной дорогой?
– Письмо, — Павел ощутил комок в горле, сглотнул. Только сейчас он понял, как ранило его признание Еленки в измене. В странной недоизмене, если верить её словам, но кто ж в такую глупость поверит? Какой рогатый муж, даже если он — бывший?
– Почитать дадите? — если б Людвиг в эту секунду ухмыльнулся одним лишь уголком рта, — Павел и тогда бы не сдержался и раскровавил ему ухо ударом кулака. Но латинист был абсолютно серьёзен.
– Там… личное… — Пробурчало разбитое сердце.
– Тогда без лирики — перескажите мне своими словами всё, что там говорится о месте, куда мы направляемся. — Терпеливо предложил Людвиг.
– Ну… — управдом задумался. — Большой дом, живёт состоятельный
– Это я уже понял, — кивнул Людвиг. — Думаю, нам туда, — Он вытянул палец и указал на серую крышу высокого, ярко освещённого, дома, опоясанного по периметру высоким забором и стоявшего словно бы на отшибе, особняком.
– Почему? — рядом с быстро соображавшим Людвигом Павел иногда чувствовал себя тупицей, и это его раздражало.
– Это бедная деревня, — латинист широким жестом обвёл окрестности, — может, и вовсе дачный посёлок, где пенсионеры собирают редис. Посмотрите сами. Деревянные домики, огороды. А вот там, — палец Людвига вновь указал на цель, — там единственный дом, хозяин которого может себе позволить завести лошадь. Я хочу сказать: единственный в этой деревне. Или мы найдём за этим забором то, что искали, или мы сбились с пути, и нам придётся возвращаться на шоссе. К счастью, нам, в кои-то веки, везёт.
– Это в чём же? — усомнился управдом.
– В окнах горит свет. Значит, хозяев мы не разбудим.
Павел поймал себя на мысли, что хозяев — точнее, хозяина — видеть совершенно не желает. Обида продолжала глодать душу, и сопротивляться ей было нелегко. Тем не менее, добравшись до конца единственной широкой улицы, он направил катафалк к двухэтажным хоромам. Неожиданно под колёса легла мокрая чёрная полоса свежего асфальта. Не съезжая с неё, Павел подрулил вплотную к высокому забору. Кто бы сомневался: асфальт был личной собственностью владельца поместья. Именно этим словом — поместье — Павлу хотелось называть дом. Теперь, вблизи, ограда вокруг сооружения выглядела куда внушительней, чем издали. Дом был надёжно за нею скрыт. Управдом подумал: пожелай хозяин этой крепости оставаться в одиночестве и не пускать к себе гостей, — и его не потревожил бы даже взвод спецназа, разве что воздушный десант сумел бы сказать своё веское слово. Павел рассчитывал, что асфальт приведёт его прямо к воротам, а там — придётся объясняться с охраной. Никакого штурма — только унизительная просьба: позволить войти. В том, что дом — под охраной, — сомневаться не приходилось.
Ворота обнаружились именно там, где, по логике вещей, им и следовало быть: ровно посередине длинного забора. Управдом, не желая тихушничать и врываться в чужую жизнь «сюрпризом», остановился от них чуть поодаль и посигналил от души — многократно и басовито. Затем выбрался из катафалка и подошёл к высоким металлическим створкам. Над ними горел яркий фонарь, так что разглядеть мельчайшие детали художественной ковки, украшавшей створки ворот, не составляло труда. А вот отыскать способ коммуникации с обитателями зазаборья у Павла не получалось. На глаза не попадалось ни будки охраны, до которой можно бы было докричаться; ни домофона, в который можно было бы заявить о себе. Сразу под фонарём торчала камера внешнего наблюдения. Она не двигалась и никак не реагировала на присутствие Павла. Тот, уставившись в её объектив, демонстративно помахал руками и даже пару раз подпрыгнул на месте, хотя понимал, что выглядит нелепо.
– Эй, откройте! Надо поговорить! — Выкрикнул Павел во всё горло, и тут же закашлялся: захлебнулся влажным ночным воздухом.
В растерянности, он прислонился к ближайшей створке ворот, — и та немедленно подалась назад. Управдом толкнул створку сильней. Тяжело, с фальшивым скрипом, та откатилась метра на полтора вглубь территории странного поместья. Похоже, ворота были открыты. Павел юркнул в образовавшийся проём и оказался на дорожке сада. Вокруг него шумели листвой яблони и низкорослые, художественно остриженные, кусты. Едва слышно стрекотал ветряк, поставленный здесь, должно быть, с чисто декоративной целью. Все подъезды к дому освещались изящными фонарями «под старину». А сам дом просматривался отсюда великолепно.