Плач Агриопы
Шрифт:
В целом же управдому удалось добраться до Серебрянической набережной без особых проблем. Он твёрдо решил приступить к наблюдению за клиникой без промедления, но не учёл, что на Москву уже стремительно падали сумерки. Темнело. В домах зажигался свет, наполняя душу управдома щемящей тоской. В эти минуты он прекрасно понимал Адама, наказанного за грехопадение: каково это — стоя в булькающей тьме, в промозглой бесприютности, через замочную скважину заглядывать в чужой рай, бывший ещё недавно таким привычным и твоим.
Уличное освещение включалось постепенно. Павел пристроился под ярким фонарём — обманным ночным солнцем; ему даже показалось, что электрический
Павел переместился за высокий мусорный контейнер, стоявший во дворе по соседству. Отсюда вход в элитную психушку просматривался куда хуже: вектор обзора резко сужался, приходилось вести наблюдение как бы из-за угла, — зато и опасности быть разоблачённым управдом совершенно не ощущал. Он попытался настроить театральный бинокль. Тот, вроде бы, делал своё дело: приближал объекты довольно толково, не размазывая контуры, — но выпуклые, ничем не защищённые, окуляры постоянно покрывались каплями мороси, так что приходилось их протирать с регулярностью в три минуты.
Во дворе, защищённый от ветра и мусорным контейнером, и стенами окрестных домов, Павел слегка согрелся. Согревшись, принялся наблюдать за клиникой с удвоенным вниманием.
Из всех окон здания, свет горел едва ли в каждом пятом. То ли в заведении Ищенко так рано ложились спать, то ли с пациентами было не густо. Яркая лампа — почти корабельный прожектор — зажглась, наконец, и над парадным входом. И тут же в дверях — впервые за вечер — показался человек. Он выходил из особняка на улицу. Приземистый, плотный, лица не разглядеть. Может, охранник, оттрубивший дневную вахту? Вслед за ним, минут через пять, из двери выскользнул ещё кто-то. Стройная фигурка, длиннополый плащ. Похоже, девушка или молодая женщина. Раскрыла над головой купол зонтика и быстро, невесомо, упорхнула в сторону ближайшего метро.
Павел сплюнул на грязный асфальт под ногами, выругался непечатно. Что толку в такой слежке? Он может видеть, как люди покидают клинику; возможно, увидит и тех, кто постарается попасть внутрь (в конце концов, в штате наверняка есть и охранники, и медсёстры, и даже дипломированные врачи, работающие в ночную смену). Но как отличить злодея, пришедшего по душу Струве, от повара или уборщицы? Вынос бездыханного тела, если, конечно, он состоится, незамеченным не пройдёт. А что если кто-то решит причинить вред пациенту клиники прямо в её стенах? Павел, вооружённый театральным биноклем, вряд ли вовремя примчится на помощь. Увидеть угрозу он не сможет, шестым чувством — не обладает.
Управдом — открытой ладонью — ударил по шершавому металлическому боку контейнера. Тот загудел, как будто был сделан из звонкой начищенной меди. И вдруг, тоненько, деликатно, этот медный бас перебило чьё-то плаксивое причитание. Чей-то всхлип.
Павел насторожился. Костяшками пальцев постучал по металлу. Тихо вопросил: «Кто здесь?»
Сперва ответом ему была лишь тишина. Но, когда управдом уже уверил себя, что стал жертвой разыгравшегося воображения, из недр контейнера снова раздался не то всхлип, не то стон. А ещё это слегка походило на мяуканье новорожденных котят. «Так и есть, — Подумал Павел. — Какая-нибудь любвеобильная мурлыка принесла потомство, а её хозяин, не желая ни растить кошачью малышню, ни топить её в ванне, отправил весь выводок
А всхлипывавший не унимался. Казалось, он дышал всё глубже, всё вольнее, и, с каждым вздохом, впускал в себя холод, а наружу отпускал — боль. Один из вдохов оказался настолько огромным для страдальца, что тот поперхнулся воздухом и разразился долгим писклявым кашлем.
Павел не выдержал. Выпрямился в полный рост, попытался заглянуть в контейнер. Как назло, тот был каким-то нестандартным, рассчитанным не то на великанов, не то на ужасных грязнуль, мусорных королей. Даже встав на цыпочки, управдом едва доставал подбородком до верхнего края конструкции.
Павел попробовал раскачать металлическую глыбу. Безуспешно. Она стояла, как влитая. Тогда он отважился на гимнастический экзерсис, подобного которому не выполнял со времён своего бесноватого институтского ученичества: пружинно оттолкнулся от асфальта, удержался на кромке контейнера на одних руках и, словно бы смещая центр тяжести относительно рук-опор, начал осторожно переваливаться всем телом в контейнер. На мгновение ощутил гордость: есть ещё порох в пороховницах! Однако Павел не учёл, что изрядно пополнел, распрощавшись с докучливым физкультурником, тиранившим весь истфак. Мусорный контейнер, не поддавшийся толчку плеча управдома, всё же не устоял, когда тот навалился на его железную стенку всем телом. Изделие заскрежетало, потеряло устойчивость, накренилось и, едва позволив Павлу отпрыгнуть в сторону, шумно завалилось на бок.
И тут же тайна недр мусорного контейнера — раскрылась. Звук, тайну породивший, сам же сорвал с неё покровы. В куче разнокалиберного хлама, среди подгнивших помидор и старых обоев, заливался плачем младенец.
Никто иной не мог бы сообщить о своём присутствии столь голосисто. Ещё не выкопав из строительного мусора и кухонной гнили крохотное человеческое существо, Павел твёрдо знал, какой будет его находка. Случилось, как ожидалось. Глубоко копать не пришлось. Свёрток выкатился из перевернувшегося контейнера почти под ноги управдому.
Ребёнок — совсем крошечный, вероятно, новорожденный, — был укутан в зелёный плед. Под этой грубоватой тканью с забавными рюшечками дрожало абсолютно голое тельце — ни пелёнок, ни распашонок. Впрочем, и следов недавно прошедших родов Павел не увидел: ребёнок — худосочный лупоглазый мальчик — был обмыт и обсушен, а уж потом — отправлен на свалку.
Управдом осторожно покачал найдёныша. Бесполезно: рёв не прекращался. Все планы Павла летели к чёрту, его шпионство закончилось, едва начавшись. Мелькнула мысль: броситься с крикливым свёртком к дверям клиники Ищенко. В конце концов, там работают медики. Психиатрия далека от акушерства, но психиатр, в отсутствие акушера, всё ж-таки лучше, чем ничего. Может, пока клиника будет стоять на ушах, удастся проникнуть в здание и добраться до комнаты Струве?
Павлу сделалось стыдно. Использовать младенца в личных целях — это уж слишком, даже для циника, в которого управдом, похоже, стремительно превращался. Впрочем, некоторую выгоду из ситуации всё-таки извлечь было можно. Павел, удерживая ребёнка на одной правой руке, левой вытащил Айфон и набрал короткий номер скорой помощи. Сейчас он сообщит, куда подъехать медикам, чтобы забрать найдёныша: укажет тот самый адрес, по которому располагается клиника Ищенко. Будет шум. Вполне возможно, вслед за скорой приедет полиция. Если у Струве и впрямь имеется личный враг, точащий на него нож в ночи, вся эта суматоха вспугнёт его. Хотя бы на ближайшую ночь он оставит профессора в покое.