Плач Агриопы
Шрифт:
Неожиданно темноту в дворовом тупике всколыхнул мигающий голубой свет. Проблесковый полицейский маячок? Павел отказывался верить в реальность происходившего. Ни одна машина не могла бы проехать там, где недавно пробежал он с младенцем на руках. Может, мотоцикл? Московские полисмены, с недавних пор, рассекали на таких по столичным проспектам, и даже дорожные пробки им не были помехой. Но Павел — сам водитель — хорошо знал, как ревели их могучие движки. Сейчас же мигалка работала в абсолютной тишине.
И вдруг это безмолвие пронзил долгий, тягучий собачий вой. Тут же из тьмы, в сторону Павла, метнулся ослепительный
Управдом не стал ждать развязки. Он бросился к единственной двери в тупике. Та и вправду была теперь распахнута настежь.
Павел вбежал внутрь здания. Оказался в тесном вонючем коридоре: бетонные грязные стены наполовину выкрашены облупившейся синей эмалью, наполовину просто побелены — наверняка в прошлом веке, при царе горохе. Здесь пахло прогорклым растительным маслом, железной стружкой, затхлостью. Странное сочетание, если вдуматься. Но управдому было не до размышлений. Он перебегал от одной тусклой дежурной лампы — к другой, молясь, чтобы не растянуться на скрипучем деревянном полу. Прямо по коридору — метров тридцать. Потом поворот. Только не упасть!
Павел завернул за угол — и - шарах! — буквально вляпался в нормальную суету нормальной человеческой жизни.
Он замер, ошеломлённый.
Контраст между кулисами разорившегося балаганчика ужасов, за которыми он только что побывал, — и широкой площадкой, на которой воняли бензиновыми выхлопами автомобили и ворчливо перекрикивались между собою люди, был колоссальным.
Нормальная суета нормальной жизни? Как бы ни так! Жизнь здесь била ключом, переливалась через край вскрытой ампулы и иногда — утекала в песок. А как иначе, если в поле зрения управдома попали бригады скорой помощи: возвращавшиеся с выезда, собиравшиеся на выезд, — взмыленные и злые?
Павел выбрался на освещённое пространство. Как же мелодично, певуче, урчали движки неотложек! Слушая их, не верилось, что в ста шагах отсюда творилось что-то запредельное: схватка зверя и птицы, война миров… «Не верилось» — точное словесное сочетание. Управдом, возвратившись к реальности, сразу освоился в ней — словно накинул на плечи привычный домашний халат, — и ни разу не обернулся на ветхий коридор, который вывел его к гаражу.
– Молодой человек, вы кто? Откуда? Как здесь оказались?
Павел обернулся на голос. Перед ним стоял медик: лет шестидесяти, голова с залысиной, на носу — очки с толстыми стёклами, халат — слегка грязноватый. Управдома так давно не называли молодым человеком, что он поначалу смутился — и даже оглянулся по сторонам, уясняя, точно ли ему принимать это на свой счёт.
– Да, я к вам обращаюсь, — раздражённо подтвердил медик. — Это служебная территория. Вам тут делать нечего.
– Я пришёл оттуда, — Павел кивнул на кирпичное здание. Он поискал глазами дверь, или дверной проём, но, к своему удивлению, увидел только сплошную стену. Казалось, дверь в
– Откуда — «оттуда»? — Доктор недоверчиво прищурился. — Из бывшего исправительного дома? Так в него отсюда не попасть, если не умеете проходить сквозь стены. Да и с Николоворобьинского — не попасть: заколочено, замуровано. Внутри — развалины. Даже бомжам не интересно. А вы не похожи на бомжа. Что у вас за свёрток? Уж не новорожденный ли?
– Не знаю. — Павел разозлился на грубоватого медика. — Я его подобрал в мусорном контейнере. Подобрал сегодня — это как пить дать, — а когда он родился — мать его знает, и только она.
– Подкидыш? — Доктор заинтересованно приподнял край зелёного пледа. — Так что же вы держите его на улице? Несите в тепло!
– Если подскажете, где здесь тепло, — немедленно туда отправлюсь, — в тон собеседнику буркнул Павел.
Медик обернулся — вероятно, поискал взглядом машину, на которой ему предстоял выезд. Даже приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть. Потом, нервно махнув рукой, выпалил.
– Идите за мной, покажу!
И рванул с места так резво, что Павел едва не потерял его из виду. Завернув за угол приземистого здания, управдом понял, отчего привлёк внимание медика своей скромной персоной. Заблудиться и оказаться случайно на площадке, куда подъезжали неотложки, было практически невозможно: к ней вела отдельная дорога, перегороженная шлагбаумом и подконтрольная охраннику в стеклянной будке. Тот — даром, что старикан, — проводил Павла весьма заинтересованным взглядом. Но, поскольку управдом имел провожатого «из местных», вопросов не задал. Ещё одна мистификация? Только кто кого дурачит — Павел работников скорой помощи, или верзила в тупике — Павла?
– Давайте в дом, — медик, с бодростью, удивительной для без пяти минут пенсионера, одним широким шагом преодолел две ступени крыльца. — Сейчас оформим. У вас документы с собой?
– Документы? — Управдом занервничал. — А зачем они?
– Ну как же! — Медик распахнул перед Павлом тонкую грязную дверь, сбитую, казалось, из простой фанеры. — Надо оформить младенца как положено. Бюрократия в этом вопросе у нас — о-го-го; мы же не в Германии — это там: подходишь к роддому, кладёшь подкидыша в лоток, вроде как поддон у холодильника, нажимаешь кнопку звонка — и идёшь себе на все четыре. У нас — не так. Предупреждаю: ещё и полиция вас побеспокоит. Но это позже — снимут показания.
– Зачем? — Павел похолодел.
– Ну, вроде как, чтобы попытаться найти мать, — медик пожал плечами. — С этими кукушками нам-то всё понятно, а вот закон — делает вид, что не понимает. Может, мать избавилась от ребёнка в состоянии аффекта. Потом одумалась — вернулась, а он уж в больнице: добрые люди постарались, вроде вас.
– Он в мусорке лежал, — я же сказал. Как думаете, мать вернётся за ним, если оставила не на лавочке в сквере и не у дверей роддома, а в мусорном контейнере?
Управдом окинул взглядом помещение, в которое попал: низкие потолки, низкие потёртые диванчики с обивкой из кожзама — вдоль стен, лампы дневного света — настолько яркие, что слепят глаза. Гамма медицинских ароматов, ударивших в нос, наверняка порадовала бы токсикомана, и вызвала ужас у парфюмера.