Плач домбры

Хакимов Ахияр Хасанович

Темное небо, умытое ливнем, сияло яркими крупными звездами. Дышится легко. Квакают лягушки, опять дождь обещают. Фыркают поблизости лошади. Заглушая голоса ночи, шумит вода. Нет Казаяку ни отдыха, ни передышки.

Алтынсес долго стояла на берегу, смотрела, как вода ворошила звезды на перекате. Вдруг что-то толкнулось ей в плечо, и теплое дыхание обволокло лицо. Алтынсес быстро обернулась, рядом стояла рыжая кобылица, которую она всегда запрягала. Видать, паслась здесь со своим жеребенком. Узнали и следом пришли! На беду, ничего в кармане у Алтынсес не было. А какое до этого дело Рыжухе? Тоненько, ласково проржала и губами подергала за рукав, корочку

хлеба просит. Нечем угостить, так по шее погладь, гриву расчеши, я и на это согласна. Тут раздалось серебристое ржание, кобыла отозвалась. Токая копытами по камням, из темноты выступил голенастый жеребенок. Кобыла, забыв об Алтынсес, начала играть с ним.

Алтынсес побрела дальше. Она дошла до Змеиного лежбища и остановилась. Над головой, наверху обрыва стояла одинокая береза, но Алтынсес почему-то боялась поднять голову и посмотреть на нее. «Прости, Хайбулла. Не держи обиду, милый. Ты жив. Не напрасны были мои ожидания, моя любовь, моя тоска. Ради тебя, твоей любовью жила. Потому и терпела. Но терпения не хватило. Устала…»

Она уже по колени вошла в воду, как одна струя, отмотавшаяся от туго сплетенного течения, подползла к берегу и захлестнулась вокруг нее. Она сразу вспомнила, что не умеет плавать, и бросилась обратно.

Опять заржал жеребенок, будто серебро просыпал на прибрежные камни. И снова, простучав копытами, подбежал к ней. Алтынсес обняла его рукой, и они вместе вошли в воду. Жеребенок прикрывал ее от течения. «Нет, и не в Сынтимере дело. Родник моей души иссяк. Не в радость будет твоя любовь. И тело мое ты с другим поделил. Нет у меня сил объяснить тебе это. И зачем тебе понимать, родной? Нет, Хайбулла, нет, любимый, не суждено, не обновить нам нашей свадьбы. Видишь, черная туча наползает на небо? Звезды гаснут. Вот моя дорога, я пойду…»

Жеребенок стал вырываться, закинул голову, в страхе заржал, потому что вода все сильнее толкала его в бок, С берега тревожно подала голос Рыжуха. Алтынсес вошла уже по грудь. Все, теперь не страшно. Она отпустила жеребенка. «Иди, милый, спасибо».

Жеребенок вышел на берег, заржал, и теперь уже страха в его оклике не было, звенела радость, по воде она докатилась до Алтынсес. И вместе с ней голоса. Да, да, кто-то кричит, зовет: «Алтынсес! Алтынсес!»

«Буду не позже двадцатого…» Сегодня двенадцатое. Двенадцатое июля. Как раз четыре года…

«Алтынсес! Алтынсес!» — все зовут и зовут голоса. Они все ближе и ближе. Ответила бы, но струя уже у подбородка вьется, плещущую холодную воду страшно глотнуть. А тут еще заспорили из-за Алтынсес омут с перекатом, каждый к себе тянет. Один на мягкую черную траву донных лугов зовет, другой — в звездный сад.

Вдруг кто-то совсем рядом вскрикнул:

— Вот она! О господи, тонет!

Это Кадрия…

Опять прозвенело тонкое ржанье, что-то с шумом упало в воду, и весь мир наполнился грохотом.

Длинный растянувшийся след дошел до порогов, на миг потушил звездную россыпь и исчез в белой полосе бурлящей воды.

КУШТИРЯК

Башкирское

книжное издательство, 1982

Если уважаемому читателю почудятся в этой книге знакомые лица или события, пусть посчитает это случайностью, которую допустил по своей неосторожности… автор.

1

Куштиряк, Куштиряк… Чем, каким волшебством очаровал ты детей своих, что стали они мечтателями и фантазерами, навечно влюбленными в тебя? Сказал бы, что заворожил ты их чудодейственными свойствами вод твоих, но ведь всей округе известно, какую оскомину вызывает вода Казаяка, стоит только хлебнуть из нее глоток. Похвалил бы красоту здешних мест, но нет вокруг ни подпирающих небо гор, ни дремучих лесов, где нашли бы приют звери и птицы. Единственная зацепка глазу — невысокая Разбойничья гора да с каждым годом убывающие лоскутки мелколесья по ее склонам.

Да, на первый взгляд, скромна и скудна здешняя природа. Но скажите, где еще есть подобное приволье с такими ясными далями? Хоть на коне весь день скачи, хоть на машине мчись — нет куштирякским просторам конца и края. А высота неба, а свежесть воздуха? Расправишь грудь, вздохнешь поглубже, и тело нальется силой, сердце наполнится задором, а воображению откроются невидимые взору мосты, соединяющие землю с небом, сегодняшнее с вечностью, — лети, сын человеческий!

Странное дело, удивительное дело! Скудна и незаманчива эта природа, но автор, который живет сейчас от нее в таком далеке, что и птице не долететь, в мечтах своих всегда в Куштиряке, там, где вырос, где мальчишкой бегал и кувыркался на мягких прибрежных лугах. Чем больше лет проходит, тем чаще и сильнее тянет его туда, на те берега: иди вернись, свей опять на старом месте новое гнездо. Ведь даже люди, когда-то совсем Куштиряку чужие (такие, как, скажем, учитель Шамилов, бухгалтер Фатхутдин Фатхутдинович или зоотехник Алтынгужин), живут здесь, пришиты крепко к этим местам, как медные пуговицы на куртке пожарного. Почему же автор должен изнывать и маяться в таком далеке! Вернуться, непременно вернуться!

Вот, скажем, молодой Гата, односельчанин автора, из города городов, из самой Одессы, где он, по многозначительным намекам самого парня, как сыр в масле катался, — не вытерпел, домой вернулся. Потянула душа, вырвала с корнем из южного города и унесла обратно на берега Казаяка, к подножию Разбойничьей горы. Правда, был для этого повод. Но повод — он повод и есть, не причина. А причина одна: длинные вожжи у Куштиряка и крепкие. Или вот Карам Журавль, почтенный муж куштирякский. В какой ведь дали десять лет прожил, но и его захлестнула сердечная вожжа, вытянула на родину.

Мужчину мужчиной делает родина, в ней начало начал и сила человека. В достойном месте и люди живут достойно, друг к другу тянутся. А единство жителей Куштиряка, судьбы которых переплетены туго, как нити дорогого паласа, известно повсюду. И также известны их трудолюбие, хваткость, чутье ко всему новому, о чем сама история свидетельствует. Кто, еще когда революция только-только начиналась, поднялся разом и разгромил кичливо стоявшую на той стороне Казаяка барскую усадьбу? Народ Куштиряка. Где был организован первый в этих краях колхоз? В Куштиряке.