Плачь, Маргарита
Шрифт:
В квартире никого не было. Прислуга ушла по случаю выходного. Адольф, видимо, все еще находился у Гессов или уехал по делам. Ангелика медленно прошлась по всем девяти комнатам. Она несколько раз останавливалась, открывала шкафы, выдвигала ящики столов. В кабинете Адольфа она открыла все ящики и долго глядела в каждый. Она понимала, что ищет что-то, но не могла вспомнить что. Голову как будто набили ватой. В баре она отыскала коньяк и выпила две рюмки. Потом снова вернулась в кабинет. Присев на корточки, принялась шарить в ящиках руками и скоро нащупала большой холодный пистолет с длинным стволом и широкой рукоятью, совсем не похожий на ее изящный браунинг. Этот был тяжелый, неудобный и резко пах сырым металлом. Гели взяла его в обе руки и, прижав к животу, унесла к себе. Она положила его в кресло, заперла дверь, села в кресло напротив и посмотрела на стенные
Давайте рассуждать здраво, предложил Роберт. Что ж, давайте рассуждать именно так. Вальтера увели… Если друзья, Роберт быстро найдет его в одном из кафе Швабинга. Если враги, он тоже найдет. Он сумеет. В первом случае он позвонит, как и обещал — до пяти. Во втором, возможно, тоже позвонит, но возможно, и — нет. Итак, если он не звонит до пяти, что тогда делать? Бежать к Адольфу и умолять? Зачем? Он все пообещает. Даже клятву какую угодно даст. Но он все равно убьет Вальтера. Не теперь, так потом. Как странно, что кто-то может этого не понимать! Как странно, что они все не видят того, что ясно видит она, — он убийца. Кто же тогда они? Эльза, Роберт, Рудольф, Маргарита… И почему они так накрепко связаны с ним?.. Чем? Нет, ей этого не определить, потому что она сама связана, и пока жива эта связь, она тоже убийца. Да, это так! Это не Адольф, а она, Ангелика, убьет Вальтера, если останется жить…
Гели поглядела на часы — пять минут пятого. Как бежит время! Ей нельзя опоздать.
Она взяла пистолет и положила на колени. И сразу ощутила холод. У нее на коленях лежала смерть. Если выпустить ее из ствола, она сделается большой, но останется такой же холодной и гадко пахнущей. И, в сущности, никому не нужной. «Разве Вальтеру нужна моя смерть?» — спрашивала она себя, наблюдая, как скачет секундная стрелка. И беспощадно отвечала: «Но разве ему не нужна его жизнь?»
Она даже улыбнулась. У него столько планов! Дали сказал про него: талантлив, как бестия, но чересчур рационален. Почему чересчур? Она не поняла… Она вообще многого не понимает, видимо, так и оставшись глупенькой… Милый Вальтер! Нет, не нужно, нельзя… Милая Эльза!.. Руди, Маргарита… Как в «Фаусте»: «Плачь, Маргарита, плачь, дорогая…» Господи! Она вся напичкана цитатами, как Геббельс, тоже убийца. Без четверти пять. Она открыла затвор и проверила, заряжен ли пистолет. Конечно, заряжен. Готов. Зазвонил телефон. Она кинулась опрометью.
— Гели, мы с Гретой одни, — сказала Эльза. — Все уехали. Ты придешь?
— Да, попозже. Трубку взяла Маргарита.
— Гели, Эльза мне все рассказала. Приходи поскорей.
— Я приду.
Она положила трубку. У нее задрожали губы. Но она снова повторила себе: «Не нужно, нельзя…» Нет, она не расплакалась, потому что было уже без пяти пять…
Лей позвонил в половине шестого, но в квартире фюрера ему никто не ответил. Он позвонил Гессам. Маргарита сказала, что очень его ждет, что они вдвоем — все уехали. Лей снова позвонил к Гитлеру. Он отыскал Вальтера всего полчаса назад, с помощью Бормана и пятерых агентов СС, на квартире одного из друзей-художников, как он и предполагал, справлявших последнюю холостяцкую вечеринку. Гейм был совершенно пьян. Увидав Лея, объявил, что никого не боится, сейчас отправится к Коричневому Дому и плюнет в него десять раз. Лей не стал с ним разговаривать, а сразу отыскал телефон и позвонил Ангелике. Потом позвонил второй раз. Любопытно, что сколько он ни вслушивался в долгие гудки, интуиция ничего не подсказывала ему. Он решил, что Ангелика, не выдержав ожидания, сама отправилась на поиски, а может быть, глотнув коньяку, попросту спит. Ему нужно было ехать в штаб СА, затем — в КД, где находились фюрер и Гесс. Примерно через полчаса после его приезда к нему подошел Борман и, извинившись, попросил на пару слов. Борман сообщил, что вернувшаяся около восьми вечера прислуга обнаружила в доме необычный беспорядок: многие дверцы шкафов были открыты; ящики выдвинуты… Кухарка Гитлера сообщила об этом дежурившей внизу охране, которая тут же вошла в дом, зная, что фройлейн Раубаль находится в квартире. Дверь в ее комнату оказалась заперта. Шофер фюрера Эмиль Морис, в это время заехавший за документами, долго стучал в дверь спальни, а не найдя в ящике письменного стола хранившегося там оружия, выставил из квартиры всех и позвонил Борману. Борман приехал, вдвоем они взломали дверь.
Гели сидела в кресле, откинув голову, с простреленной грудью. Пистолет лежал на ковре. Она выстрелила себе в сердце и сделала это очень точно, твердой рукой, потому
Они не решились ее трогать, только прикрыли простыней, пистолет тоже прикрыли. Морис остался в квартире, а Борман поехал в Коричневый Дом.
Мартин пересказывал события подробно и обстоятельно, постепенно подойдя к сути дела, но Лей все понял с первых слов. Пока Борман говорил, он живо представил себе Ангелику, ждавшую его звонка до пяти часов, а потом решившую, что все кончено — нет звонка, значит, нет и Вальтера.
Он даже не успел осознать как следует, что произошло, поскольку его захлестнула бешеная злость на бестолковую девчонку, так и не понявшую, что она натворила.
Лишь когда они с Гессом приехали на квартиру к фюреру и Рудольф снял с тела белую простыню, они словно очнулись оба.
В кресле сидела смерть, мало знакомая им, солдатам кайзера, прошедшим ад мировой бойни, но, может быть, самая чудовищная из всех, что пересекала их путь своей неумолимой тенью.
— Когда вы вошли, она была уже мертва? — спросил Лей ждавшего в дверях Бормана.
— Да. Я только послушал пульс. Рука была уже холодная.
— А пистолет… Вы его трогали?
— Нет, только накрыл платком.
— Нужно вызвать полицию, — сказал Лей, мельком глянув на Гесса, стоящего у окна. Плечи Рудольфа судорожно вздрагивали.
— Позвоните Генриху Мюллеру. Вы знаете его? Борман кивнул. Он все понял. Сейчас только его собственная проворность и выдержка Лея могли нейтрализовать ситуацию и обезопасить фюрера. (Нацистское руководство сделало все возможное, чтобы скрыть подлинные обстоятельства гибели Ангелики Раубаль. Этим объясняется огромное количество разнообразных, часто абсурдных версий, которые появились после ее смерти и ходят до сих пор: здесь и зверское убийство Гели самим Гитлером, и ликвидация ее «блондинами из СС», и версия неосторожного обращения с оружием… Эта последняя версия была принята как официальное заключение баварской полиции о смерти фройлейн Раубаль. Нацистам не удалось, однако, перекрыть поток домыслов и сплетен, так или иначе затрагивающих имя Гитлера, поэтому Мюллер (будущий шеф гестапо) представил телохранителя фюрера Эмиля Мориса в качестве соперника Гитлера в амурных делах с Гели, что несколько отвело в сторону этот поток измышлений. (Нужно отметить, что сделано это было с согласия самого Мориса, за что после он был щедро вознагражден: получил возможность открыть собственное дело.) На постоянно повторяющийся вопрос историков, как и почему молодая, красивая, жизнерадостная и одаренная девушка могла неожиданно покончить жизнь самоубийством, автор предлагает ответ, основанный на материалах трофейного архива Генерального штаба СССР.)
Борман вышел. Лей прикрыл Ангелике лицо. Ее полузакрытые глаза глядели мимо него за окно, куда уставился и Гесс. Лей понимал, что Рудольф плачет. Он с облегчением разрыдался бы сам, если бы мог.
— Адольф может вернуться в любую минуту, — сказал он. — Нужно как-то подготовить его. И сказать остальным.
— Да… сейчас, — пробормотал Гесс. Он несколько раз глубоко вздохнул, затем, сцепив пальцы рук, сильно сдавил их. Потом попытался сделать еще что-то, но снова не помогло. Лей придвинул к двери тяжелое кресло и сел в него.
— Я сейчас, — снова повторил Гесс. — Почему ты молчишь?
— Что говорить? Несчастный случай. Я отобрал у нее свой браунинг, она решила раздобыть себе другой и… доигралась. Помнишь ту ночь в Бергхофе? Ее всегда тянуло позабавиться с оружием. Наверное, решила поупражняться и нечаянно нажала на спуск.
Гесс некоторое время глядел на него, медленно и глубоко дыша. Потом опустил голову.
— Да, но что мы скажем остальным?
«Остальные» — Вальтер, Эльза и Маргарита — едва ли нуждались в словах, которые теперь ничего не значили. Предстояло сообщить родным.
— Руди! Нам сейчас придется держать себя в руках, — тихо сказал Лей. — Я хочу, чтобы ты знал, как это вышло в действительности. Я это расскажу только тебе и… Гейму. Девочка просто испугалась. Я должен был ей позвонить в пять, сказать, что Вальтер жив и здоров. Но я позвонил позже. У нее сдали нервы. После смерти Зендлера она решила, что то же будет и с ее женихом. Господи! Если даже я, старый циник, «бульдог», срываюсь, то чего ждать от такого цветка? Руди. — Он подошел к Гессу, все еще стоящему у окон, и крепко положил ему руку на плечо. — Я сейчас позвоню Штрассеру… Вдвоем вы подготовите Адольфа и женщин. А я должен… Я должен заняться Геймом. Этот дурачок начнет охоту на главного обидчика или полезет в петлю. Это я предчувствую. Гесс молча кивнул.