Плачь, Маргарита
Шрифт:
Еще со времени поездки с Эльзой в Австрию Гели почувствовала, как меняется. Она даже в зеркале порой не вполне узнавала себя — черты лица определились; голову точно сняли и поставили заново, но намного изящнее. Внутри у нее все улеглось и очистилось; она начинала понимать себя, точно смотрела внутренними глазами, и вечный, изнурительный стыд улегся на самое дно и свернулся там клубком.
Какой чудесный вечер они провели сегодня втроем — фрау Марта, Эльза и Ангелика, просматривая в гостиной только что полученные ноты, журналы мод, исторический ежемесячник, пришедший
Как все это совмещается и гармонирует одно с другим, Гели не задумывалась. Сейчас все вокруг было изящно и уютно, и хотелось лишь, чтобы вечер тянулся бесконечно.
— Мне кажется, что у Гете есть все! Все мысли, все события, и какие были, и какие будут, — удивлялась Ангелика, с любовью трогая прочитанные страницы. — Что же еще может быть нового, такого, чего он не знал, не предчувствовал?.. Ведь поэты все предчувствуют и описывают заранее, а когда это случается, этим уже нельзя удивить. А мне хотелось бы представить себе человека, которого никто не предвидел… Или такие чувства, которых еще никто не испытал!
— Чувства как отпечатки пальцев — они неповторимы, — улыбалась фрау Марта. — Вы только вообразите себе, миллиарды поколений прошли по земле, и у каждого человека был собственный рисунок вот здесь. — Она подула на свой указательный палец, уставший от вязального крючка. — О чем заботилась природа, создавая такое многообразие, и чего она ожидает от нас в ответ?
— Такого пальца ни у кого и никогда не было? — поразилась Ангелика, рассматривая указательный палец. — Вы не шутите?
— Пальца-то, может быть, и не было, но вот бедная наша Германия, похоже, из века в век переживает одно и то же, — заметила Эльза, листавшая «Исторический вестник». — Тут статья о Лессинге покойного Эккарта.
— Лессинг — это поэт? — робко спросила Ангелика.
— Поэт, драматург. Я принесу тебе его «Эмилию Галотти».
— Она тоже умерла?
— Почему «тоже»?
— Джульетта умерла, Офелия… Маргарита в «Фаусте» умерла… Но мне почему-то их не жаль, — вдруг призналась она. — То есть мне жаль не их.
— Мне тоже всегда было жаль мужчин, которые их теряли, — улыбнулась фрау Марта. — Но я никогда не задумывалась, отчего это так.
— Любопытно спросить мужчин, кого в этих драмах жалеют они, — заметила Эльза. — Мне почему-то кажется… Впрочем, лучше спросить их.
— Единственная женщина, которую мне было жаль до сердечной боли, — это Кассандра, — сказала фрау Марта. — Возможно, потому, что ее терял целый народ.
Горничная позвала хозяйку к телефону. Через минуту, заглянув в гостиную, фрау Марта сказала, что вынуждена их оставить, чтобы встретить мужа. Гели долго глядела ей вслед блестящими глазами. Потом перевела
— А ты как-то… изменилась, — вдруг сказала она.
Эльза подняла голову.
— Изменилась? Едва ли… Возможно, месяца через три…
— А что будет через три месяца?
— Будет заметно.
У Ангелики округлились глаза, она открыла было рот, да так и замерла, боясь поверить догадке.
Эльза кивнула, не отрываясь от журнала. В мыслях Гели уже держала подругу в объятиях, но она не успела вскочить с кресла, как визг тормозов на улице заставил обеих посмотреть на окна. Гели успела лишь на ходу прижать к щеке ладонь Эльзы и шепнуть, как она рада, когда навстречу им из глубины коридора показались трое мужчин. Впереди шел Гитлер, за ним — Гесс и Лей. Все трое были изумительно пьяны, но ни один не желал этого показать. Не доходя до женщин, Лей остановился и повел рукой.
— Вот, я их доставил.
— Это я доставил, — старательно выговорил Адольф.
— А кто вел машину?! — возмутился Гесс. — Гели! Фюреру нужно отдохнуть. А ты останешься у нас, — приказал он Лею, который щурился на него:
— Ты вел машину? Не может быть. — Я вел. Потому что вы оба пьяны.
— Я не пьян, — сказал Гитлер. — Ты этого не можешь доказать. Вот он пьян!
— Я пьян? — удивился Лей. — Не может быть.
— Пьян, — кивнул Гесс. — Мы сюда как ехали?
— Мы пешком шли.
— Это мы по коридору шли.
— По этому?
— Поэтому мы ехали!
«Боже мой! — про себя поразилась Эльза. — Где это они так?»
Гели за ее спиной беззвучно смеялась. Она взяла дядю за руку и, преодолевая некоторое сопротивление, увела.
Гесс и Лей внимательно посмотрели вслед фюреру, потом повернулись друг к другу, видимо, собираясь продолжить обсуждение, но Эльза решительно стала между ними.
— Руди, пожалуйста, иди к себе. Я отведу Роберта в комнату Альфреда. Он уехал сегодня.
— Я сам отведу. — Рудольф пытался взять Лея за руку, но тот пятился от него:
— Я поеду… Я их доставил. Все.
— Утром поедешь, — уговаривала Эльза.
— Ты думаешь, мы пьяны? — опять возмутился муж — Она думает, мы пьяны!
— Ты пьян, а я нет, — сказал Лей.
— Я пьян? А кто вел машину? Нет, ты скажи!
— Ты вел.
— Значит, я не пьян?
— И я не пьян.
И оба посмотрели на Эльзу, которой уже не было смешно.
— Роберт, я прошу тебя! — обратилась она к Лею, который валял дурака.
Лей кивнул.
— Хорошо, извини, Эльза. Так получилось. Банкет был с воспоминаниями. Все расчувствовались. Фюрер произнес такую речь! Ветераны рыдали.
— Фюрер гений! — сказал Гесс.
— Безусловно, — согласился Лей. — Но заметь, он уже отдыхает. И тебе не мешало бы.
— Он правда вел машину? — спросила Эльза.
— Ну что ты! Это я сказал, что он вел, чтобы он успокоился. Не сердись на нас. Я поеду.
— Роберт, останься, — настаивала она. Я прошу тебя!
Лей усмехнулся. Он собирался повернуться и уйти, но по коридору к ним с дружелюбной улыбкой приближался Карл Хаусхофер.