Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Какая бы причина ни потребовала ее незамедлительной отлучки, стоило сделать это менее… громко.
– Ваше Высочество, Вы действуете крайне неосмотрительно, – не удержалась от укора Катерина, входя в кабинет. В ее голосе не было ни капли шутки, однако легкость, с которой она это произнесла, растворилась, стоило ей увидеть, в каком подавленном настроении пребывал цесаревич. Пусть лицо его и посветлело, стоило ей приблизиться. То, что он был не в духе, от нее не укрылось.
– У меня есть приятные новости для Вас, – он старался произнести это с улыбкой, но из синих глаз не пропала усталость, а морщинка на лбу так и не разгладилась.
– Только выглядите Вы так, словно хотите
– Не Вам, – Николай оставил кресло, в котором провел последний час, что был отведен на аудиенции, и сделал шаг по направлению к Катерине, так и не сдвинувшейся с места – она замерла у закрытых дверей, по всей видимости, надеясь, что беседа будет недолгой. – Вы помните историю о своей тетушке? Ольге?
Княжна нахмурилась, медленным кивком подтверждая – да, в общих чертах то, что поведал ей Остроженский, сохранилось где-то в подсознании. Просто как еще одна семейная трагедия. Как причина ненависти старого князя к царской семье.
– Вам что-то удалось узнать?
Она внимательно вглядывалась в его мрачное лицо, пытаясь прочесть на нем хоть что-нибудь, кроме желания избавиться от какой-то тяжелой ноши. Отчего-то она сомневалась, что дело именно в давно забытой истории.
– Не только. Эта женщина найдена и заключена под стражу.
Катерина невольно ахнула, делая несколько шагов вперед.
– Она жива?
– И даже не приходится Вам тетушкой.
Этого, пожалуй, стоило ожидать. Все то, что рассказывал ей Остроженский, вообще едва ли было правдой в том смысле, в каком он это преподносил. И все же, если «Ольга» не имела кровного родства с их семьей, к чему был тот рассказ? Просто показать Катерине, как безжалостны могут быть члены правящей династии? Но это она знала и без наглядных примеров: даже дочери одного из титулованных старейших княжеских родов было бы глупо лелеять хоть каплю надежды на счастливое будущее с лицом императорской крови.
– Она… Вы допрашивали ее?
И без уточнений было понятно, что именно она хотела знать. Николай кивнул.
– Она рассказала все. Абсолютно.
С минуту Катерина молча смотрела на него, а после одними губами прошелестела: «Спасибо». Слово эхом пронеслось по всему телу, вызывая болезненный спазм где-то в сердце. И решимость, которая пронзила еще в момент, когда за последним посетителем закрывалась дверь, словно разъяренная река сорвала плотину стойкости. Заставляя отбросить клеймо Наследника Престола, пусть и всего на минуту.
– У меня для Вас есть еще один сюрприз.
– Вы настоящий дамский угодник, Ваше Высочество, – иронично заметила Катерина, с чьих губ уже срывался тихий смех. Николай, все так же не сводящий с нее взгляда, жестом указал на стул.
– Присядьте.
Удивленная, она покорно выполнила просьбу, но все же не удержалась от шпильки:
– Глаза Вы мне тоже завяжете?
Цесаревич только улыбнулся и, наказав ни за что не поворачиваться, пока он не вернется, скрылся где-то за пределами кабинета. Правда, сначала лишь сделал вид, дабы проследить, что княжна действительно послушалась, а не попыталась обернуться, стоило только стихнуть его шагам. Та, на удивление, чинно сидела, дожидаясь разрешения, но когда где-то за спиной вновь послышалась чужая поступь, раздавшийся вслед за этим голос оборвал что-то внутри.
— Кати.
Так ее называл лишь один человек.
Тот, кому она поклялась в верности. Тот, кто мог заменить ей утерянную семью. Тот, кто стал жертвой ее «семьи». То, за упокой души которого она молилась уже сто пятнадцать дней. Тот, чье имя в слезах кричала во сне.
Пропустившее не один удар сердце подскочило куда-то к горлу, вызывая тошноту.
Резко обернувшись, чтобы убедиться – она еще не сошла с ума, ей не чудятся родные голоса – Катерина в ужасе испустила хрипящий выдох и отшатнулась.
В любовных романах (один такой ей когда-то подсунула Эллен, убеждая прочесть) барышни кидались на шею возлюбленному, осыпая его поцелуями от радости. Ее жизнь была совершенно не похожа на любовный роман, и все, что могла сделать Катерина – стоять, почти не дыша и не моргая.
– Ваше благородие, Вы не соблаговолите оставить нас на несколько минут? – обернулся к нему Николай, ожидавший совсем иной реакции и вынужденный действовать по наитию. Тот без лишних слов откланялся и вышел, бросив перед этим короткий взгляд на невесту, которая, казалось, была еще более бледна и недвижима, нежели мраморные изваяния на могилах. Он боялся даже представить, что творилось в ее душе и мыслях сейчас.
Зато цесаревич прекрасно видел и чувствовал этот хаос, сквозящую обиду и горькую злость в зеленых глазах, устремившихся на него, когда тишину разорвал щелчок дверного замка. Она ничего не говорила – просто смотрела, не моргая и, кажется, не дыша, но от одного только этого взгляда хотелось опустить голову.
Он ощущал за собой вину.
Всепоглощающую, разрывающую внутренности на части, перемалывающую кости. Что там все пытки Петропаловки в сравнении с этим чувством, хуже которого было лишь понимание утраченного времени и возможности. Николай знал, что однажды будет вынужден посмотреть в глаза Катерине, которая узнает о произошедшем. И думал, что готов к этому. Что высокая цена была оправдана. Он знал, что Императору порой приходится принимать такие решения, после которых его до конца жизни станут преследовать кошмары, подтачивая изнутри и заставляя стариться на десятки лет за минуты. Но надеялся, что в его жизни подобных моментов будет немного.
Возможно, так оно и случится, только сейчас это ничуть не облегчает душу.
Катерина шумно вдохнула, а Николай, напротив, ощутил, как дыхание перехватило. В глазах напротив мелькнуло что-то чужое. Страшное.
– Вы скрыли это от меня. От Эллен. От Елизаветы Христофоровны. Спокойно смотрели на то, как родные Дмитрия искренне переживают его смерть.
В ужасе взирая на него, Катерина сделала шаг назад.
– Катрин, ну, прошу Вас, не гневайтесь, — Николай, казалось, искренне раскаивался: он даже встал на одно колено, чем ошеломил княжну, которая теперь разрывалась между желанием потребовать от цесаревича подняться (не дай Бог кто увидит эту компрометирующую сцену — слухи по дворцу разлетятся за считанные секунды), и властвующей ее душой гордостью и обидой. — Поймите, я обещался молчать, особливо в разговорах с Вами. Мы подозревали, что люди князя Трубецкого будут следить, и Ваша реакция на смерть жениха была практически решающим моментом.
– Думаете, что я бы не изобразила нужной скорби?
– Катрин, я не смею сомневаться в Вас. Ну, поймите, – поймав в свои ладони холодные руки княжны, цесаревич сжал их, смотря той в глаза, – у меня не было выбора. Мое сердце разрывалось, когда я видел Ваше безжизненное лицо, но…
– Довольно, Ваше Высочество. — Высвободив пальцы из чужих рук, она тут же подхватила юбки. — Поднимитесь с колен: не пристало особам царской крови унижаться перед фрейлинами. С Вашего позволения, я удалюсь.