Плачь обо мне, небо
Шрифт:
На напряженное плечо легла теплая рука, отчего перо дрогнуло в пальцах, оставляя некрасивую кляксу на полупустом листе – достойная точка неоконченному за четверть часа единственному предложению.
– Оставьте это, Катрин, – мягкий, окутывающий её каким-то коконом надежности и спокойствия, голос прозвучал слишком близко – она и не заметила, что Николай все это время стоял рядом, едва ли в футе от нее. – С Maman я побеседую сам. Да и она не склонна без объяснений принимать на веру дворцовые сплетни.
– Все равно это слишком… – она отложила
Послышался тихий шорох – Николай опустился подле нее на колено, одной рукой заставляя её открыть лицо, что она невольно спрятала в ладони, а другой аккуратно сжал её тонкую кисть, безвольно лежащую на юбках. Устремив на него затуманенный взгляд, она ощутила, словно все мысли вымело поганой метлой из головы: стало пусто и абсолютно никак. Даже сердце будто бы стучало как-то автоматически, в уже остывающем теле, где ни единого органа больше не функционировало.
Увидев её остекленевшие глаза, цесаревич медленно, размеренно заговорил:
– Мы оба знаем, что все это – ложь. Графу Шувалову это тоже известно, а значит, ваша свадьба состоится, и ни на одном вечере на Вас не посмеют косо взглянуть. Это будет известно Императрице, и я ручаюсь, что Вы не потеряете места при Дворе. А сплетни однажды утихнут – любая новость теряет свою прелесть спустя некоторое время.
– Занятный аргумент склонить даму к адюльтеру, – шутка вышла безжизненной, но лед пред зеленью глаз треснул.
– Если бы я пытался склонить Вас к адюльтеру, мне бы не потребовались слова, – вкрадчивым полушепотом уведомил её цесаревич, мягко переплетая их пальцы; на лице его промелькнула неопределенная эмоция.
– Вы крайне самоуверенны, Ваше Высочество, – таким же шепотом отозвалась Катерина, а после продолжила уже чуть громче: – И все же, смею надеяться, что в Италии нам с Вами не придется искать свиданий.
– Вас так не прельщает возможность наших встреч? – наигранно обиженно возмутился Николай. – Катрин, Вы второй раз за вечер разбиваете мне сердце и безжалостно танцуете гавот на моей гордости.
– Я бы с радостью станцевала его на могиле князя Остроженского, – в голосе прозвучала чуждая ей злость. – Но дело не в моем нежелании видеться с Вами: у меня есть предположения о том, кто может вывести нас на нынешнее место пребывания князя. И если это так, все вскоре закончится.
– Возможно, в таком случае Вам нет нужды разыгрывать текущую партию? – нахмурившись, Николай поднялся с колен, с неохотой выпуская женскую ручку из своих пальцев. – Или же Вы надеетесь усыпить бдительность князя Трубецкого перед ударом?
– И это тоже, – Катерина кивнула, вставая из-за стола и присыпая письмо, адресованное Дмитрию, песком. – Но я все же не имею полной уверенности в правдивости своих предположений, и мне слишком неспокойно за родных. Каждое мое промедление – новый удар по близким: последней пострадала Ирина, и я не знаю, каким может стать следующий шаг Бориса Петровича. Да и поздно уже для отступления.
Во
Цесаревич намеревался было возразить, хотя прекрасно понимал, что это ни к чему не приведет – но все слова, не сорвавшиеся с языка, обратила прахом новая фраза:
– Моя честь – не самая высокая цена за его бездействие.
Он мог лишь смотреть, как она пересекает спальню и с четвертой попытки зажигает пламя в камине, как на бледном лице заводят свой грациозный танец тени, как тонкие руки тянутся к огню в надежде согреться, как устало опускаются тяжелеющие веки и тут же резко поднимаются в борьбе с подкрадывающейся сонливостью. Он мог лишь смотреть и безрезультатно искать выход.
Которого не было.
– Уже поздно, – слова повисли в густом воздухе, сливаясь с ним. – Идите спать, Катрин.
Она как-то вяло качнула головой, продолжая глядеть в самое сердце камина. Николай вздохнул, подходя ближе.
– Не упрямьтесь. Вам нужен отдых. Если Вы полагаете, что я стану смущать Вас, Вам нечего опасаться, – так же спокойно и размеренно, как и четвертью часа ранее, продолжил он убеждать, – я займу кушетку. Надеюсь, Вы соблаговолите мне одолжить одну из подушек?
Её потускневшие глаза наконец встретились с его собственными, когда она обернулась.
– Это меня сейчас заботит меньше всего, – губы дрогнули в горькой полуулыбке и прозвучало какое-то отчаянное признание: – Знаете, я ощущаю d'ej`a vu, словно заново переживаю день, когда решилась разыграть иллюзию покушения на Великую княжну.
В голосе ли, во взгляде ли, в осанке ли – Николай не знал, где он увидел эту агонизирующую мольбу. Правила зашипели, обугливаясь, будто облитые кислотой; два фута расстояния обратились в ноль за один вдох. Теперь d'ej`a vu ощущал и он, прижимая хрупкую дрожащую фигурку, только сейчас в попытке спастись цеплялась за эти объятия она. Пальцы сами нашли шпильки, делая то, что не сумели тогда – с тихим звоном металл падал на деревянный пол. Когда по рукам потек водопад вьющихся темных волос, её гулко стучащее в его грудь сердце, кажется, замедлило свой суматошный темп.
– Вы никого не лишаете жизни, – тихо произнес цесаревич, смотря на успокаивающее пламя камина, перед которым они стояли. – Даже в мыслях. И если бы всех фрейлин за связь с императорской фамилией отправляли в Петропавловку, Двор бы опустил за считанные часы.
Где-то на уровне его плеча потонула слабая усмешка, а под левой ладонью дрогнула спина с четко прослеживающимися острыми лопатками. Когда Катерина подняла голову, на лице её уже не было той пугающей тени.
– Простите мне мою слабость, Ваше Высочество, – осторожно отстранившись (благо, Николай не стал этому препятствовать и покорно опустил руки, до того удерживающие её непозволительно близко), она сделала шаг назад. – Мне стоит принять Ваше предложение – боюсь, от усталости я уже едва стою на ногах.