Плач
Шрифт:
— Кто автор?
— Джон Фредерик Нимс.
— Хм-м… Стихотворение обо мне, да? О неуклюжей тупице?
Я протягиваю ему леденец.
— Стихотворение совсем не об этом, — говорит он.
— Да что ты! О чем же тогда?
Он не отвечает. Потом, помолчав, говорит:
— Дай-ка мне еще одну, пока я не рассердился.
Я протягиваю ему вторую конфету.
— Никак не могу разобраться, ты все-таки первое или второе, — говорю я, катая во рту леденец.
— Ты про что?
— Умный или наоборот.
Он выхватывает у меня еще одну конфету и улыбается.
— Я ведь купил «Клубнику со
16
Джоанна
15 февраля
Протокол допроса Джоанны Линдси
Следователь — Бин Фан
Отделение полиции Гилонга
Штат Виктория, 3220, Гилонг, Мерсер-стрит, 110
21:16, 15 февраля 2011
По требованию следователя Джоанна внимательно прочитала свои показания и подписала листок. Полицейские доставили ее к дому Элизабет.
Ей удалось обмануть себя и поверить в собственный рассказ, но всего на несколько часов — часов, когда перед глазами, точно в бреду, проносились размытые кадры.
Вот она орет на продавца в магазине, чтобы он позвонил в полицию.
Вот Алистер бегает по улице, кричит, ищет, делает все то, чего обычно не делают родители, потерявшие детей, — и за что потом корят всех родителей, которые этого не сделали.
Приезжает полиция, женщина-офицер неожиданно тепло обнимает ее, и это почти невыносимо.
Стрекот журналистских камер.
Новые полицейские машины. Два офицера стучатся в двери ближайших домов.
Люди, живущие поблизости, собираются вокруг магазина, разглядывают ее, Алистера, их машину.
Алистер произносит слова «Ют» и «джапара».
Вот она сама дает показания в маленькой квадратной комнате для допросов. Слова Алистера сами слетают с языка, просто удивительно. Следователь-вьетнамец держится суховато, но сочувственно.
Дом Элизабет, она мертвенно-бледна, но при этом лихорадочно деятельна: готовит чай для полицейских, постоянно говорит о том, что случилось, выдвигает версии, стучит кулаком по столу: делать надо то-то и то-то.
Ванная, руки Алистера на плечах у Джоанны, он втолковывает, что нужно сказать Кирсти, ее лучшей подруге: «Не надо, не прилетай. Твой папа болен, ты ему нужна. Пожалуйста, ради меня, не прилетай».
Полицейские ставят телефоны на прослушку и едят банановый пирог, который принес кто-то из соседей.
Приезжает Хлоя, у нее темные волосы и красивые глаза, совсем как у ее отца, совсем как у Ноя.
Алистер, обнимающий Хлою. Хлоя, растерянная, не знающая, как держаться с родным отцом.
Хлоя игнорирует Джоанну. Джоанна старается не попадаться Хлое на глаза.
Хлоя обвиняет Джоанну. Джоанна только рада.
Джоанна отдергивает занавеску, выглядывает наружу и видит там Александру, которая ждет в машине, она прекрасно выглядит: светлые волосы, короткая стрижка, что-то от хиппи.
Нестерпимо хочется выйти из дома и поговорить с Александрой, рассказать ей обо всем, что произошло, попросить о помощи.
Вот их взгляды на мгновение встречаются.
Она стоит и смотрит на Александру. На красивую, счастливую Александру.
Размытых кадров хватило на несколько часов, но, когда все разъехались и Джоанна осталась в доме одна с Алистером и его матерью, реальность снова вернулась и сфокусировалась. Джоанна
Хотелось во всем признаться. Хотелось умереть. Именно в таком порядке.
Элизабет была у себя в спальне, она молилась. Мрачный монотонный распев наполнял дом. Джоанна накрылась подушкой, чтобы не слышать.
В комнату вошел Алистер и протянул Джоанне стакан воды и две таблетки, она их приняла, не спрашивая, что это. Оба долго молчали, а потом Джоанна сказала:
— Так нельзя. Я не смогу.
Алистер опустился на кровать рядом с ней и взял ее за руку.
— Мы потеряли сына. Мы не заслуживаем того, чтобы лишиться и всего остального тоже. В том, что мы сейчас делаем, нет ничего дурного. Мы никому не причиняем зла.
— Точно?
— На сто процентов. Мы всего лишь хотим, чтобы никто больше не пострадал: ни Хлоя, ни мы сами. Мы не плохие люди. Мы не злые.
Она уткнулась носом ему в грудь.
— Я не злая?
— Ты хорошая, моя дорогая. Ты очень хорошая. И скоро все это будет позади.
17
Джоанна
16 февраля
Этот звук разбудил ее примерно через час — плач. Она почувствовала, как твердеют груди: чем громче плач, тем тверже они становятся. Она обхватила их руками, груди горели огнем, разрывались на части. Она выбралась из постели и пошла на звук. Вышла в прихожую, открыла дверь на улицу. Солнце уже вставало. Было холодно, градусов на двадцать пять ниже, чем тогда, когда они прилетели. Она остановилась на веранде и прислушалась. Звук стал тише, но он определенно доносился с той стороны дороги. Она пошла на звук, босая, чувствуя, как боль в груди смягчается с каждым шагом и плач тоже с каждым шагом становится не таким горьким. Ярко-красная розелла с сине-желтыми крыльями долбила клювом дерево в саду напротив. Джоанна только сейчас заметила здесь это дерево: сизигиум, лилли-пилли, точно такое же, как то, под которым Алистер похоронил Ноя. В это время года на нем не было ягод, но Джоанна узнала его по буйной зелени и мягкой округлой кроне. Дерево имело не меньше двадцати футов в высоту и почти столько же в ширину — под такими деревьями устраивают пикники. Она согрелась, груди стали смягчаться, из них вышло немного молока — ответ на контакт, на знак. Розелла издала звук, похожий на писк резиновой игрушки, — не тот, который слышала Джоанна, — и улетела. Ной говорил с ней. Между ними была связь, и связывало их оно — дерево лилли-пилли.
Джоанна забралась обратно в постель, устроилась рядом с Алистером и лежала без сна, воображая себе то, настоящее дерево. Если она смогла услышать голос Ноя в шуме ветвей собрата того дерева, то можно себе представить, каким восхитительно ощутимым будет это присутствие, если подойти к тому, главному дереву. Когда Алистер проснулся, она первым делом попросила его об этом.
— Расскажи мне о дереве.
— Что?
— О том месте. Опиши мне его.
Алистер протер глаза, повернулся на бок и посмотрел на нее.