Плаха да колокола
Шрифт:
– Тогда гони, Василий Евлампиевич, – напрягся и Ковригин.
Турин дал газу, и к концу следующей улицы оба автомобиля поравнялись.
– Василий Петрович! – замахал рукой Турин. – Остановитесь! Люд базарный затемно спешат места занимать. Не наскочить бы на кого!
– Пошугаем их, как кур! – захохотал Странников, но сбросил скорость. – Ладно. Уговорил. Тут до мостика недалеко. Сейчас развернёмся за поворотом, и я приторможу.
И действительно, автомобиль секретаря юркнул в поворот, скрылся за углом, но тут же послышались удар, дикий крик и скрежет
Глуша мотор, Турин на ходу выскочил из машины, устоял на ногах и, не помня себя, понёсся к злосчастному переулку. До него было метров пять. Ковригин старался не отставать. Когда они были уже у цели, из переулка выбежал Странников, отчаянно размахивающий руками. Он пронёсся мимо, словно их не заметил. Следом неслась толпа, готовая разорвать в клочья любого.
Турин, выхватив наган, выстрелил несколько раз вверх. Толпа рассыпалась. Остался громоздкий мужчина. Сжимая обеими руками палку, он молча надвигался на начальника губрозыска. Турин снова выстрелил вверх и крикнул:
– Стоять всем! – обернулся к Ковригину: – Ну, Ангел, кажись, пришла твоя пора.
– Я здесь, Василий Евлампиевич, – попробовал тот его загородить, доставая револьвер.
– Не то, – отстранил его рукой Турин. – Спасай секретаря.
– Как спасать? – удивился Ковригин.
– Ты за рулём той машины был. Понял?
– Понял, Василий Евлампиевич, понял, – начал тот соображать.
– Увози его отсюда на моей машине, самосуда я не допущу. Разберусь сам. – Он поднял руку и громко произнёс: – Кто пострадавший? Я начальник уголовного розыска!
– Там! – махнул назад азиат палкой. – Там мой мальчик! Его машина сбила! А этот убежать хотел.
– Никто не убежит! Разберёмся! – шагнул вперёд Турин, не выпуская оружия. – Давай назад! Веди к ребенку, может, жив, – а Ковригину шепнул: – Дуй до милиции, да привези наших ребят из отдела.
Историю с аварией можно было замять сразу, но мальчик скончался, до больницы не довезли.
Вёз его сам Турин вместе с плачущим отцом на новенькой машине, которой так и не удалось догнать Странникова. До прибытия Ковригина с бойцами Турин урегулировал конфликт, если не считать плачущих женщин в чёрных накидках у ободранных, без единого деревца глиняных землянок, где и произошла трагедия. Ковригин упал в ноги отцу, тот молча пнул его ногой, и Турин скомандовал, чтобы шофёр поблизости не мельтешил. Фамилия секретаря губкома нигде и никем не произносилась.
А потом перед Опущенниковым, метавшим гром и молнии, Турин маячил, вытянувшись струной и поедая его глазами, а Ковригин понуро мучился над листом с объяснениями. Они ему никак не давались.
– Турин! – взвизгнул, потеряв терпение, бегавший по кабинету из угла в угол Опущенников. – Ты бы хоть подсказал своему олуху, как писать нужно. Сумел человека угробить, умей и ответ держать.
– Одну минутку, товарищ начальник, – подсел Турин к Ковригину. – Ну, чего у тебя не катит?
– Да не получается ничего! – бросил ручку тот. – Никогда не писал этих объяснений.
– Спокойнее, чудак, – подтолкнул его плечом Турин. – Нет ничего проще. Слушай внимательно и строчи, а я диктовать буду.
– Они у тебя все такие оболтусы! – ругался Опущенников. – Набрал архаровцев! Этот чем занимался?
– Ездил, вы хотели спросить?
– Ну ездил, чёрт его подери!
– Значился охранником ответственного секретаря губкома, – Турин со значением взглянул на Опущенникова и добавил: – После того нападения на Иорина, если не забыли, считается также личным водителем Странникова.
– По приказу?
– Вы подписывали.
– Не помню. Всё у нас как-то в спешке… Иорин как?
– Жив-здоров.
– А те?..
– Как и положено, – развёл руки в стороны начальник губрозыска. – Все три бандита в земле сырой. По заслугам и в соответствии с законом.
– Хм, – подпёр кулаком нос Опущенников и дёрнул себя за ухо.
– Да не терзайте вы себе мозги, Ефим Петрович. – Турин привстал, закончив диктовать. – Тем более уезжая. Персючонок сам виноват, на перекрёсток вылетел, удирая от папаши, который его на рынок спозаранку гнал, вот и угодил под колёса. У шофёра и мгновения не было, чтобы затормозить. Пацанов нарожали инородцы, присмотра никакого, они же как кошки носятся туда-сюда. Потерпевший претензий не имеет. С отцом я вопросы все решил.
– Решил?
– Понятливый мужик. Мы в отделе собрали гроши, оказали материальную помощь родственникам. Довольны. На похороны выделил милицейский оркестр.
– Я ещё тебя не назначил исполняющим, – прищурился Опущенников. – Никак не дождёшься, когда укачу?
– Извиняюсь, за вас распорядился. Покойники не ждут.
– С оркестром переборщил.
– Уберём. Пришлю гражданских.
– Он мусульманин, говоришь?
– Персюк.
– Там музыка совсем не желательна. Они его в покрывало, и бегом, чтобы до заката солнца успеть земле предать.
– Точно! Как же я обмишурился! – хлопнул себя по лбу Турин. – Закрутился совсем. Ну да ничего, подскажу Сунцову, он всё исправит.
– Сунцову?
– Второй день там дежурит на всякий случай.
– Китаец, что ли?
– Ну да, Ван-Сун. Он за своего уже в губкоме. Быстро в образ вжился, паршивец.
– Что докладывает про аварию?
– А ничего. Обстановка нормальная. С недовольными работа проведена. На советскую милицию обид нет. Со спокойной душой можете уезжать, Ефим Петрович.
– Писать жалобы потом начнут. Это сейчас они тише воды ниже травы. Некстати всё это. Ох, некстати!
– Примем соответствующие меры. До вас эти жалобы не докатятся.
– Турин! – Опущенников хлопнул ладонью по столу. – Гляжу я на тебя – на все вопросы готов ответ. Или ты горбатого лепишь с кондачка?
– В розыске волокита вредна, товарищ начальник.
– Чего?
– Дураков не люблю, – тихо буркнул Турин.
– Я в столицу собираюсь, о чём тебе хорошо известно, придётся обстановку докладывать? Этот случай очень меня беспокоит.