Плакала Алла. Сборник рассказов

Катеров Александр

Прожил я у него до весны и когда совсем потеплело, ушел даже не поблагодарив своего спасителя. Я ушел совсем и навсегда, но спустя время, я очень часто вспоминал его умные наставления. В тайге я нашел бывших сподвижников и взялся за старое ремесло. В шайке меня уважали и даже побаивались за крутой нрав и особую жестокость. Очень уж я ловко рубил головы людям своей правой рукой.

Митяй с азартом рассказывал нам свою страшную историю, а мы с Дашей время от времени переглядывались и пожимали плечами.

– Еще много «подвигов» я успел совершить за свою короткую и непутевую жизнь, – продолжал Митяй, – но я остановлюсь на главном.

– Этот случай перевернул всю мою дальнейшую

жизнь. Случилось это лет пять назад, а то и больше назад. К тому времени наша шайка превратилась в большое разношерстное войско разбойников. Кого в нем только не было. Были в нем и татары и русские, монголы и грузины, были украинцы и даже евреи. По вечерам одни молились Аллаху, другие Иисусу, а третьи Будде или еще кому. Я же никому не молился, потому что не верил никакому Богу. В лесу, когда я ушел от старого китайца, я был зол на весь белый свет. Я считал, что Бог ко мне был несправедлив, что Он незаслуженно меня наказал, сделав меня калекой. Тогда в гневе я выбросил свой нательный крест и талисман старого Дзиня. Я отказался от Иисуса и от Бога вообще.

Теперь, глядя на своих друзей – разбойников, мне было трудно понять этих убийц, которые лицемерили перед своими богами. Сегодня они молили его о прощении, а завтра уходили убивать ни в чем неповинных людей, ради своей наживы. «Богу молитесь, а черту кланяетесь!», – часто посмеивался я над ними. Кто-то обижался, а кто-то пытался оправдаться, рассказывая мне всякие небылицы.

Митяй вдруг закашлялся и потянулся к миске с водой.

Даша, воспользовавшись случаем, тихо прошептала мне на ухо:

– Мне страшно.

– Не надо бояться, – успокаивал Митяй, – этого злодея больше нет.

Выпив воды, он продолжил свой рассказ:

– Как я уже говорил, к тому времени наша банда стала большой силой, и мы нападали не только на обозы и деревни, мы делали набеги на мелкие городишки и даже мало укрепленные крепости. Конечно, это было не спонтанно. К нападению готовились и только после информации осведомителей, банда налетала на деревню или заставу.

Так случилось и в этот роковой день. Наш главарь Барчук – здоровенный хохол, давно мечтал посчитаться с воеводой Савой за смерть своего младшего брата, но поскольку сил сразиться в открытом бою не хватало, Барчук пошел на хитрость и подкупил охранников крепости. В слободе так же работали его лазутчики и информаторы, которые наблюдали и сообщали о жизни в воеводстве.

И вот однажды к Барчуку явился осведомитель с докладом и сообщил, что в деревне отмечают большой праздник по поводу юбилея заставы и поднятия большого колокола на колокольню. Что народ в деревне весь перепился, а в крепости остались только горстка охранников, да многочисленные гости. Дружина Савы в данный момент преследовала недобитые отряды татар, и застава осталась под прикрытием личной охраны воеводы. Такой случай Барчук не мог упустить, и мы той же ночью, выслав разведку вперед, выдвинулись к деревне.

Рано утром мы вошли в крепость. Ворота открыли подкупленные стражники и банда без труда ворвались в спящую деревню. Очень скоро крепость сдалась, а воевода сбежал со своей свитой, оставив народ на растерзание разбойникам. Началась паника, всюду горели дома и раздавались крики о помощи. Начался грабеж и мародерство.

Я ходил по крепости и наблюдал, как страдали люди, как мои друзья издевались и насиловали женщин. Мне было совсем не жалко ни стариков, ни женщин и даже детей. Я жалел только себя и винил всех в своей неполноценности. Меня одолевала зависть и злоба, когда я замечал, как мужики из моей шайки по-звериному овладевали женщинами, как они, блистая удалью, валили противника наземь. Мне было больно за то, что я не мог как они сойтись

в борцовском поединке и не похвастаться своей силой и удалью. Я был жалким калекой, который мог с трудом забраться на небольшую кобылу, чтобы потом рубить шашкой головы людям, проклиная весь мир за свое уродство.

Минуя пылающие строения, я вышел на площадь крепости, не тронутую огнем. Здесь в ее середине стояла деревянная церковь и высокая колокольня, наверху которой находился еще не закрепленный к хомуту колокол. Он стоял на лесах, приготовленный для финального завершения работы. В голове у меня вдруг созрел дерзкий план – скинуть колокол вниз. Обиженный на весь мир, я хотел, как можно сильнее досадить людям, которые с большим трудом подняли это громадное чудо на колокольню. Я подговорил своих друзей и пятеро крепких мужиков с помощью рычага, стали двигать колокол к краю лесов. Я находился внизу и руководил операцией, разгоняя зевак на безопасное расстояние. Когда полусфера колокола появилась у нас над головами, я оповестил об опасности. Через минуту колокол накренился и стал сползать с лесов. Люди бросились врассыпную, а я оставался на месте. Больная нога, вдруг отказала, и я присел на землю. В тот же момент стопудовый колокол накрыл меня, оглушив своим могучим набатом…

Когда я очнулся, то не сразу понял ситуацию, в которую попал. Голова гудела, а в ушах еще звучал колокольный звон. Осознав, что со мной произошло, я тут же потерял сознание. Так продолжалось несколько раз и я, приходя в себя, мог осознать весь ужас моего положения. У меня началась паника и я бился в агонии, принимая бессмысленные попытки для освобождения. От ужаса я проваливался в забытье и это продолжалось без конца, пока я, обессилев от усилий, ощутил весь ужас своего положения. Я кричал и стучал по колоколу, но меня никто не слышал, я был заживо погребен под его тяжелой броней. В этой металлической капсуле было неимоверно тесно. Пытаясь расположиться поудобнее, я то и дело во что-то упирался. То это была стенка колокола, то его огромный язык, который занимал большую часть моего пространства. В темноте мне не хватало воздуха, и я терял сознание, находя в этом утешение. Я хотел умереть, я заставлял себя это сделать, но я продолжал жить и мучиться в этой ужасной тюрьме. Со временем я стал привыкать к своему положению и все же нашел позу, в которой можно было как-то разместить свое израненное тело.

Вдруг рядом я заметил небольшую трещину в стене колокола. Как видно она образовалась от удара о землю. Это мизерное отверстие служило мне единственным источником света и воздуха. И это было не столько источником жизни, сколько напоминанием о том, что за стенами моей тюрьмы продолжали жить люди, обиженные мною. В отчаянии я стал рыть подкоп. Царапая землю здоровой рукой, я ломал ногти и калечил себе пальцы. Мои попытки прекратились, когда я почувствовал, как моя ладонь коснулась поверхности большого камня. Надежды рухнули, и я приготовился умирать. В ожидании конца, я перебрал свою жизнь и вспомнил забытые молитвы. Я вспомнил о Боге.

Теперь, когда я находился на краю жизни, в памяти вдруг всплыл и образ старого китайца. Еще тогда, когда я находился у него на излечении, он пророчил мне трудный путь к Богу. Старик утверждал, что только Он спасет и вернет меня к жизни. «Где Бог – там и любовь, а где любовь там и жизнь!..», – говорил старый Дзинь.

– А, что такое любовь? – Спрашивал я тогда.

Не получив ответа, я впадал в размышления, которые мне предавали силы, чтобы справляться с невыносимыми страданиями. Меня мучило удушье, болели суставы, у меня разрывалась душа и болело сердце. Но я не сетовал на судьбу, и любую новую боль, которая появлялась каждую минуту, принимал как должное.