Пламя любви

Филлипс Патриция

Измученные дорогой, они наконец увидели легендарный Толедо, бывший столицей Кастилии до того, как двор переместился в Бургос. С высокой точки на склоне, где они остановились, открывался великолепный вид на золотисто-охряный город, мирно дремавший за укрепленными стенами. Прозрачный воздух искрился, небо казалось пронзительно-голубым. Расположенный на холме, омываемом рекой Тахо, Толедо казался зачарованным городом.

Заметив восхищенное выражение на лице Элинор, дон Родриго подъехал ближе.

— Мы остановимся в доме казначея дона Педро, — сказал он, когда они двинулись дальше.

Они пересекли Тахо

по мосту Святого Мартина, который упирался в одну из городских башен. Стражи узнали дона Родриго и беспрепятственно пропустили его отряд. Свернув направо, они углубились в старинную часть города с узкими улочками, где в роскошном доме жил казначей дона Педро.

Дон Родриго объяснил ей, что они находятся в еврейском квартале. Элинор не удивилась, ибо ходили упорные слухи, будто дон Педро сам наполовину еврей, рожденный любовницей короля Кастилии, а не его законной супругой, дочерью португальского короля. Элинор подозревала, что сплетни распускали те, кому не нравилось, что дон Педро жалует своих еврейских подданных. В католической Испании подобное поведение считалось предосудительным.

Дом Самуила Леви был пышно убран яркими коврами и драгоценной посудой. К нему примыкала величественная синагога, существовавшая на щедрые пожертвования Леви. Впервые за долгие недели Элинор вымыла голову и легла в чистую постель.

К ее удивлению, дон Родриго был хорошо знаком с еврейскими обычаями. Элинор поневоле задумалась о его собственном происхождении.

Ее невысказанный вопрос получил ответ как-то вечером, когда они сидели во внутреннем дворике дома Самуила Леви, потягивая пряное вино и лакомясь сушеными финиками. Наутро они должны были двинуться дальше, и предстоящее путешествие, видимо, беспокоило дона Родриго.

— Вас, вероятно, удивляет, что я нахожусь в дружеских отношениях с евреем?

— Думаю, это потому, что вы посланник короля, а Леви — его казначей и вам надо кое-что обсудить, — осторожно заметила Элинор, ополаскивая пальцы в чаше с розовой водой.

— Отчасти вы правы. Дон Педро использует меня как посредника между испанцами, евреями и маврами. Я говорю на всех языках. — Пальцы его выбивали дробь по поверхности столика из кованого железа, пока он собирался с духом, прежде чем доверить ей свои тайны. — Признаться, я не в ладу с собственной совестью… Дело в том, что во мне мало испанской крови. Моя семья приняла христианство, однако мы связаны родственными узами с влиятельными семьями в Гранаде. Испанцы даже прозвали меня Эль Моро по причине моего происхождения.

— Нет нужды рассказывать мне все это, дон Родриго. Я не придаю значения подобным вещам.

— Не могли бы мы обращаться друг к другу по имени? — мягко спросил он, накрыв ее руку ладонью.

Элинор с улыбкой кивнула. В сумеречном свете он казался очень красивым. Луна серебрила его темные волосы, суровый профиль четко вырисовывался на фоне белой стены. До сих пор Элинор держалась настороже, опасаясь желания, мелькавшего порой в глазах испанца. Но сейчас, поддавшись очарованию лунной ночи, напоенной благоуханием цветов, она остро ощутила свое одиночество и потянулась к нему. Должно быть, он уловил ее настрой.

— Есть еще одна вещь, которая отягощает мою душу. Мне следовало сказать вам об этом еще в Бургосе.

Тон его был настолько серьезен, что сердце Элинор екнуло.

— Говорите,

я слушаю.

— Надеюсь, вы простите меня, Элинор, если я ошибаюсь. При дворе ходили слухи, будто вы с Джорданом де Верой любовники. Это правда?

— Возможно.

— Тогда я должен сообщить вам печальную весть. Он был ранен в той же схватке с маврами, что и ваш муж. Элинор… де Вер мертв.

Элинор сжала его руку ледяными пальцами, не сразу осознав значение его слов. Затем с мучительным стоном уронила голову на стол и разрыдалась.

— О нет, — с трудом вымолвила она, захлебываясь рыданиями. — Пожалуйста, скажите, что это неправда! Только не сейчас! Бог не может быть настолько жесток.

Родриго, не ожидавший такого взрыва отчаяния, подавленно молчал. Он надеялся, что ее чувства к де Веру не больше чем обычный придворный флирт.

— Прошу вас, не надо так убиваться, — прошептал он, терзаясь, что причинил ей боль своей благонамеренной ложью.

Элинор была безутешна. Родриго обнял молодую женщину и, прижав ее залитое слезами лицо к своему бархатному дублету, утешал, пока она не выплакала свое горе. Придя в себя от потрясения, Элинор отпрянула от испанца в ужасе от того, что рыдала у него на плече.

Он вытащил небольшой пакет и положил его перед ней.

— Эти вещи принадлежали де Веру. Возьмите их.

Элинор развязала полотняный мешочек и высыпала содержимое на стол: золотой медальон, перстень с печаткой, несколько золотых монет. Дон Родриго снял со стены фонарь, и в его свете Элинор узнала кольцо Джордана. Боль пронзила сердце несчастной женщины, когда она представила себе крупный нефрит на его загорелой руке. Она снова разрыдалась.

Родриго взял себе могучего коня и доспехи де Вера. У раба Сауда не осталось ничего, кроме жалкой кучки камней под названием Авила. Даже если англичанину удастся бежать и вступить во владение крепостью, дарованной ему доном Педро, после нескольких лет пребывания в этом диком уголке Андалузии он наверняка вернется домой.

— Позвольте проводить вас в вашу комнату, — предложил Родриго после продолжительного молчания.

Рыдания Элинор стихли, она сидела оцепеневшая и опустошенная.

— Благодарю вас, дон Родриго, вы очень добры.

На следующее утро, двинувшись в путь, они практически не разговаривали. Родриго не представлял себе, что сказать убитой горем женщине, и решил дать ей время свыкнуться с потерей. Может, тогда она согласится принять его утешения.

Жизнь для Элинор потеряла всякий смысл, мечты испарились под солнечным небом Андалузии. И все же, несмотря на душевную боль и доводы рассудка, ее не покидала призрачная надежда. Джордан не мог умереть! Наступит день, и они встретятся вновь.

Путешествие казалось бесконечным. Дон Родриго раздобыл для Элинор крытые носилки со шторками. Теперь она могла откинуться на мягкие подушки, однако удобство было относительным, учитывая тряску на разбитых дорогах, петлявших вверх-вниз по горам. Душевная боль стала постоянным спутником Элинор, пока она ехала в неизвестность, вновь и вновь переживая драгоценные минуты, проведенные с Джорданом.

Дон Родриго по-прежнему уклонялся от ответа о конечной цели их путешествия. Лишь заметил, что ввиду нарастающей напряженности в отношениях между доном Педро и его сводным братом ей лучше отплыть из Кадиса. Элинор не возражала.