Пламя моей души
Шрифт:
Но, к сожалению своему, пока Елица не могла ничем их успокоить. Хотела наперёд поговорить с воеводой Осмылём, если он жив ещё. Она пыталась верить, что жив. И Леден день ото дня пытался поддержать в ней эту веру. Хоть и было страшно от того что их могут снова разлучить, а всё равно Елица наслаждалась каждым мигом, что они были вместе. А уж после той близости, что нежданно случилась в Купальскую ночь, их связь как будто крепче стала. Иногда просто не хотелось размыкать рук — так и ехала бы постоянно бок к боку, храня свою ладонь в его, большой и надёжной. Да неудобно ведь.
Только ночью она могла позволить себе хотя бы на миг забыть обо всём, что
Постелила Елица две лавки на сон — отдельные, как и всегда — подумывая, что нынче надо бы отдохнуть получше, ведь они последние два дня очень торопились поскорее добраться в это селение. Завтра снова весь день в дороге с короткими остановками — а там и острог крепкий, о котором сказал староста, что стоит он так же недвижимо. И косляки да зуличане, которых сюда ещё заносило, старались обходить его стороной. Радостью в душе теперь разливалась мысль, что воевода цел остался после всех стычек со степняками и последней — с отрядами Гродана, которые тот выслал на Лосич, чтобы потрепать их и на время ослабить.
Елица даже улыбалась чему-то, перебирая и аккуратно укладывая в своей суме вещи, переворошенные за день.
— Хорошо, что ты хоть немного успокоилась, — Леден встал перед ней, вытирая руки тряпицей, только что вернувшись после умывания. — Осмыль — крепкий мужик и толковый воевода. Он нам обязательно поможет и поддержит тебя.
— Было бы у него войско, а то ведь и без того побили их хорошо последние седмицы, — Елица подняла взгляд на княжича. — Но что он попытается всеми силами помочь, в том я не сомневаюсь.
Леден прищурился слегка, будто увидел что-то на её лице.
— Да ты никак влюблена в него была когда… — усмехнулся. — Никогда не слышал, чтобы тепло так о других воеводах говорила.
— А я никогда не слышала, чтобы ты ревновать умел.
Елица встала, подняла было суму с колен, да княжич перехватил и в сторону, на скамью у стола, отставил, будто тяжесть неслыханная.
— Так влюблена была? Или нет? Скажи, — он подошёл близко-близко, провёл ладонями по талии.
И в голосе — ни тени подозрительности или злости невольной — ласка одна и любопытство мягкое.
— Как было мне зим двенадцать… Может, и была, — Елица шагнула ему навстречу, окунаясь в прохладу его рук — приятную, будоражащую. — Да тебе что с того сейчас? Твоя вся…
— Просто порадоваться вдругорядь, что моя, — княжич улыбнулся хмельно и губами к губам её прижался.
И полетела одежда, сдёрнутая в пылу, ворохом на пол: понёва, рубаха его и её, порты. Скрипнула лавка, не привыкшая к тяжести двух тел, как опустились они вместе на неё, крепко стискивая друг друга в объятиях. Елица вдавилась сильней саднящей
Елица обхватила его лодыжками, чувствуя, как наконец входит он, не быстрым рывком, а осторожно, словно даже самую малую боль причинить боится. Каждый раз. И как тело принимает его, отзываясь лёгкой дрожью наслаждения.
Шершавые ладони скользили по груди, тёплое дыхание — по ложбинке, по влажной от испарины коже. И язык за ним — медленно, протяжно. Глухо и томно сотрясали тело толчки, размеренные, глубокие — навстречу друг другу. Словно лавой застывало сплетение тел — крепкое, как звенья кольчуги. Гладкая влажная кожа Ледена стелилась под ладонями — Елица провела по ней губами, ощущая горьковатую соль её. Буря упругих мышц перетекала угрожающе мягко и в то же время ласково, подчиняясь её рукам. Шея, плечи, спина — широкая, гибкая. Пройтись вдоль неё пальцами, ощущая позвонки — до помрачения в голове, до стона. Рывок к нему бёдрами — другой, третий — принять его ещё полнее, до самого конца.
— С ума меня сводишь, Еля, — рваный шёпот над ухом.
Леден склонился, рот его завладел твердым соском. Прихватил зубами — Елица вскрикнула тихо и застонала тут же, как очередная ласка губ сгладила сладкую боль. Ладони княжича сжали скользкие от испарины бёдра. Движения стали резче, быстрее — и вдруг потонули в горячем мареве блаженства, что хлынуло по телу, будто светила лучи сквозь густую листву.
Елица, быстро дыша в плечо Ледена, вцепилась в него, чтобы не потеряться в этом шквале из бешеного биения сердца, мучительно сладкого содрогания во всём теле, собственного стона, что звучал в ушах, словно чужой. Она не может так кричать — наученная сдержанности и терпению княжна и волхва — не может. Но она вскрикивала хрипло, сдавленно, едва сдерживаясь, чтобы наделать ещё больше шума. Мало ли кто мимо проходить будет.
И вдруг к её голосу примешался голос Ледена — тихим отрывистым рыком. Он сгрёб её в охапку, обхватил плечи, вбиваясь исступленно, быстро, собирая губами с губ обрывки дыхания. И только бурно излившись, замер, упёрся ладонями в лавку, опустив голову. Спина его ходила ходуном, по груди текла прозрачная капля пота — и Елица из последних сил приподнялась — слизнуть её. А после откинулась на постель.
Так и замерла, разглядывая его, намеренно не касаясь больше, ожидая, как поднимет на неё взор. Леден посмотрел исподлобья — и по губам его пробежала шалая улыбка.
Они уснули скоро, едва отдышавшись, прижавшись друг к другу влажными, разгорячёнными телами. И Елицу в этот миг ничто не беспокоило, хоть и остался Леден рядом с ней — ближе не придумаешь. Первый раз остался за всё время пути.
Да только под утро почувствовала она, что стал княжич как будто ледяным вовсе. И снова всё тело объяло ощущение, что силы хлынули прочь, оставляя после себя только пустошь снежную. Сдавила каменная рука Ледена поперёк талии так сильно — что и вздохнуть нельзя. Елица вцепилась в его широкое предплечье пальцами, пытаясь отодрать от себя, да не могла и на вершок сдвинуть. Он застонал страшно, утробно, весь покрываясь холодным потом, вжимаясь в неё грудью и бёдрами, давя, словно жерновами мельничными.