Пламя над бездной (другой перевод)
Шрифт:
– Потом вы уничтожите своих врагов. Ваш народ добьется желаемого. Ну и чего ты ноешь?
– Ною? – Напыщенный Клоун по очереди покачал головами вверх-вниз. Эти жесты беспокойства соответствовали лицевой мимике, но Йоханна пока плохо в них разбиралась. Сейчас он, кажется, в замешательстве. – Я не ною. Ты нам помогаешь, это правда. Но, но… – Теперь вокруг бегали три элемента. – Но я вижу больше остальных, почти как Древорезчица умела в старые дни. Я… я видел у тебя слово для этого… дилетант. Ну, ты знаешь. Учился всем наукам подряд и всесторонне одарен. Мне всего
Йоханна поймала себя на том, что улыбается. Обычно Когти представлялись ей варварами, нелюдями по облику и духу. Но если закрыть глаза, почти получалось вообразить себе на месте Грамотея приятеля-страумера. У мамы были друзья такие же безмозглые и самовлюбленные, как этот, мужчины и женщины, у которых в загашнике имелись сотни грандиозных планов и ни одного реализованного. На Страуме она старалась избегать общества таких зануд. А здесь… пожалуй, глуповатый Грамотей словно немного возвращал ее домой.
– Ты пришел изучить меня для своей книги?
Еще поочередные кивки.
– Ну да, в общем, так. И еще я хотел поговорить с тобой о других своих задумках. Видишь ли, я всегда был склонен к… э-э… изобретательству. Я понимаю, в твоих глазах это мало что значит. Мне кажется, в Даннике заключено все, что только можно изобрести. Я там обнаружил многие из своих лучших идей. – Он вздохнул или изобразил вздох. Он говорил одним из научпоповских голосов данника. Когтям ничего не стоило имитировать звуки; зачастую это сбивало с толку.
– Короче, я думал, как некоторые из них можно усовершенствовать… – Четыре элемента Грамотея опустились на животы перед печной ямой; похоже, разговор намечался долгий. Оставшаяся двойка перебежала на ту сторону ямы и протянула девочке стопку бумаги, скрепленную медными кольцами. Пока один говорил на той стороне очага, двое на противоположной осторожно переворачивали страницы и указывали Йоханне, куда смотреть.
Да уж, идей у него на три короба да лукошко. Запрячь птиц в летающие лодки, сконструировать исполинские линзы и сжечь врагов сфокусированным солнечным светом… по некоторым идеям стало понятно, что он полагает атмосферу простирающейся за луну. Каждую идею Грамотей объяснял с занудной дотошностью, тыкая в рисунки и настойчиво поглаживая девочке руки.
– Ты видишь, какие открываются возможности? Моя уникальная сметка вместе с подтвержденными Данником изобретениями. Кто знает, куда заведет нас это сочетание?
Йоханна хихикнула, представив себе великанских птиц Грамотея, тянущих к луне линзы километрового диаметра. Он, похоже, счел это знаком одобрения.
– Да! Не правда ли, потрясает? Моя самая свежая идея. Если бы не Данник, мне до нее никогда не додуматься. Это «радио», оно ведь передает звук на далекие расстояния и очень быстро, так? Почему бы не скомбинировать это с мощью мышления Когтей? Стая сможет мыслить как целое, даже разбежавшись на сотни, гмм, километров.
А в этом что-то есть! Но если у них уйдут месяцы на изготовление пороха, даже со знанием точной формулы, то сколько десятилетий потребуется, чтобы внедрить радиосвязь? Грамотей без устали фонтанировал полуоформленными идеями.
Наконец Грамотей начал выдыхаться, делать длинные паузы и чаще интересоваться ее мнением. Сказал:
– Ну это же просто здорово, да?
– А? Э-э, да, впечатляет.
– Я знал, что тебе понравится. Думаю, ты не так уж сильно отличаешься от нас. Ты не вся такая в гневе, не все время…
– Ты это о чем? – Йоханна оттолкнула мягкую морду и рывком поднялась. Собакообразное существо привстало на задних лапах, глядя на нее.
– Я, ну… понимаю, что тебе есть кого ненавидеть. Кажется, что ты все время на нас гневаешься, а мы ведь пытаемся тебе помочь! Поработав с нами днем, ты замыкаешься в себе, не хочешь общаться дальше – хотя теперь я вижу, что это наша ошибка. Ты хотела, чтоб мы сами к тебе пришли, но была слишком гордячка сказать это напрямую. Знаешь ли, я неплохо разбираюсь в чужих характерах. Вот взять моего друга, которого ты прозвала Шрамозадым; на самом деле он очень классный. Я теперь могу говорить с тобой в открытую, раз мы друзья. Ему так хочется к тебе в гости, и… уркк!
Йоханна медленно обошла очаг, оттеснив двойку Грамотея. Теперь все его элементы смотрели на девочку, выгибая шеи друг поверх друга и дико распахнув глаза.
– Я не такая, как вы. Мне нет надобности с тобой болтать или обсуждать твои идиотские придумки! – Она зашвырнула записную книжку Грамотея в печь. Грамотей в ужасе подскочил к яме, принялся вытаскивать оттуда горящие записи. Большую часть спас и крепко прижал к себе.
Йоханна продолжала надвигаться на него, наступая на лапы. Грамотей пятился, дергаясь и озираясь.
– Вы тупые грязные мясники! Я вас ненавижу! – Она ударила кулаком по потолочной балке. – Людям не нравится жить, как животные! Мы не принимаем к себе убийц! Ты скажи Шрамозадому, скажи: если хоть раз припрется ко мне дружески поболтать, я… я ему башку расквашу, я ему все головы разобью!
Грамотей прижался к стене, дико вертя головами. От него несся сильный шум. Кое-что на самношке, но слишком визгливо, неразборчиво. Одним из ртов он отыскал жердь поперек двери, откинул ее и вылетел в сумерки всеми шестью элементами, оставив дождевики внутри.
Йоханна опустилась на колени и высунула голову за дверь. Снаружи моросило, висел туман. Лицо у нее тут же замерзло и вымокло, так что слез она не ощутила. Грамотей – шестерка теней в серой мгле – улепетывал вниз по склону, время от времени оборачиваясь на бегу. Через секунду его и след простыл. Она больше ничего не видела, кроме неясных очертаний соседних хижин и желтого света, льющегося наружу от огня.
Странное дело. Угодив в засаду, она испытала ужас. Когти показались ей неумолимыми убийцами. Потом, в лодке, когда она врезала Шрамозадому… какое облегчение: вся стая рухнула, и девочке вдруг открылось, что она может дать им сдачи, может переломать им кости. Она больше не полагалась на их милость… Этим вечером она узнала еще кое-что. Даже не прикасаясь, она может сделать им больно. Во всяком случае, некоторым. Напыщенный Клоун смылся, струсив перед одной лишь ее враждебностью.