Planescape: Torment: "Пытка Вечностью"
Шрифт:
— Знаю, что Дейонарра было ее именем.
— А что стрелок?
— Я мало знаю о нем. Знаю, что он был солдатом. Знаю, что алкоголь занимал важное место в его жизни. В слепоте своей он познал взор иного рода. Осознав это, он стал сильным. И все же он не знает собственной силы.
Я спросил Дак'кона, как же его звали, но, прежде чем тот успел ответить, я понял, что знаю ответ. Я почувствовал, как имя исторгается из глубин моей памяти как из огромного замутненного океана.
Я
— Его звали Ксакария… он был слеп, но в слепоте своей он обрел внутренний взор, позволявший ему видеть то, что не видят другие. Он был стрелком, и стрелы его всегда находили сердца врагов.
Дак'кон все же ответил на мой вопрос.
— Знай, что Ксакария было именем, которое он носил. И знай, что имя это пронзило сердца множества врагов.
— Ты знаешь, почему я путешествовал с этими четырьмя?
— Татуировка ничего не говорит об их пути, только о символе, связавшем их. Знай, что путь этот, быть может, известен был лишь тебе одному.
Я подумал о тех двух, о которых Дак'кон ничего не сказал, о компаньоне мага и о рабе. Я подумал, что Морти вполне может оказаться компаньоном, сотворенным или призванным неким магом.
— И кем из них был ты, Дак'кон? Рабом?
Дак'кон помолчал, лезвие его меча подернулось рябью, отвечая эмоциям хозяина.
— Знай, что я должен был тебе службу. Долг этот и породил рабство.
— И как это случилось?
— Знай, что история длинна. Она про меня и про того, кем был ты. Знай, если хочешь услышать ее, что это будет долгая история.
— Скитаясь по Плану Лимбо, Народ создавал города из хаоса силой разума. Знай, что нет места для слабого разума. — Дак'кон вытащил меч из- за плеча и вытянул его перед собою на руках. Он просто глядел на клинок и тот заострился, став не толще бумаги.
— Разделенный разум не может сконцентрироваться. Разделенный разум разбивает возведенные стены и ослабляет камень. — Следуя за словами Дак'кона, края лезвия слегка расплавились. — Сонм разделенных разумов может уничтожить город.
— Давно я знаю слова Зертимона. Слушая меня, их познали и остальные. Зерты хранят общество от всяческих угроз, телу ли или разуму. Они — путеводные камни в хаосе. И так случилось, что я изрек слова Зертимона, не познав слов Зертимона. Так случилось, что я больше не знал себя.
— Ты… усомнился в словах?
— Нет. — Голос Дак'кона стал резок, и клинок его вновь заострился. — Я знал слова. Но сердце мое усомнилось в том, что иные знали слова Зертимона так же, как знал их он. Так начался раскол. Разум мой разделился надвое и те, кто видели во мне путеводный камень, тоже разделились. Многие гитзераи, многие сотни и тысячи гитзераи… усомнились. Шра'кт'лор погиб в тот день.
— Пришли
— Знай, что, когда пал я со стен Шра'кто'лора, личность моя была сломлена. Клинок мой обратился в туман, разум мой был слаб и разделен. Я плыл в морях Лимбо и всем сердцем желал утонуть. И тогда смерть явилась ко мне в твоем обличье.
— Я? — изумился я, гадая, как мог там оказаться.
Дак'кон отвечал:
— Ты хотел, чтобы я выслушал тебя.
И когда Дак'кон произнес эти слова, зрение мое затуманилось, и вновь представилось, будто осколки воспоминаний всплывают из мутных морских глубин… А затем у меня перед глазами предстал хаос, все время изменяющийся, и я оказался в другом месте, в прошлом… Я отдался воспоминаниям.
Все вокруг пребывало в движении — вертелось, крутилось и расплывалось одновременно… Я видел туман, огонь, островки грязи, камень и покрытые льдом скалы, плывущие по Плану как рыбы, сталкиваясь и растворяясь, капли воды, кружащиеся в смерчах и стегающие мою плоть, подобно острым зубам — я собрал волю в кулак и взял себя в руки. То был План Лимбо, средоточие хаоса, отсутствие порядка и стабильности… Я сконцентрировался на умирающем мужчине передо мной. Из- за него я и пришел сюда.
Я осмотрел зерта, чтобы убедиться, что он все еще жив. Мужчина принадлежал к расе гитзераи; тело его погрузилось в островок земли — неосознанно, он сам сотворил себе могилу из элементов стихий и, хоть язычки огня и воды лизали его лицо, гитзераи не реагировал. Руки его приобрели пепельный оттенок, угольно- черные глаза глядели в никуда. Его иссушенная плоть говорила о долгом голоде, и я знал, что это — наименьшая из его ран. Вера нанесла ему смертельный удар.
Я поискал взглядом меч гитзераи. В его безвольной руке был зажат искореженный кусок металла, поверхность которого расплавилась и облепила кисть, как перчатка. Я продолжал смотреть, и металл зашипел, как больная змея. Но гитзераи ничего не чувствовал… именно его оружие привело меня сюда.
— Дак'кон, зерт Шра'кто'лора, последний владелец меча — караха, знай, что пришел я к тебе со словами Зертимона, запечатленными не в хаосе, но в камне, сотворенными волей Неразрывного Круга. — Когда я произнес «Зертимон», глаза Дак'кона попытались сфокусироваться на мне. Губы его задвигались, пытаясь что-то сказать, но изо рта вырвалось лишь сухое шипение. Я вытащил камень из своего заплечного мешка и поднес его к глазам гитзераи.
— Знай, что слова Зертимона, нанесенные на этот камень, истинны, и знай, что твой разделенный разум не должен боле оставаться таковым. Все, что ты должен сделать, это взять этот камень и ты познаешь себя вновь.