Планета Афон. «Достойно есть»

Severo Мигель

– Может, пригласим наших «белых братьев» разделить с нами трапезу? – предложил азъ ублаженный после непродолжительного купания. – А то как-то не по-человечески…

– У них своя свадьба, у нас – своя. Да и не потребляют они, даже на посиделки к нам не приходят. К тому же Валера за рулём, зачем соблазнять, им и так хорошо, как видишь.

– Тебе виднее. Я очки не захватил, бинокль тоже, глаз не вооружён.

Юрий Владимирович изящным движением циркового фокусника извлёк из сундука заветный пузырёк, щемящим движением «снял скальп» и наполнил бокалы. После чего филигранно порезал сочную дыньку и

предложил тост за прекрасных дам. Поскольку на берегу кроме нас и «белых русичей» в обозримом пространстве гуляли разве что две собаки, то я плохо не понял, каких именно представительниц прекрасного пола он имел в виду. Тем не менее не стал кочевряжиться и задавать китайских вопросов, а с томным видом освободил бокал.

– У меня таки смутное подозрение, что мы приехали не только за этим. Угадал?

– Отчасти, – дипломатично ответил брат George, и, надо признать, в этом с ним вполне можно посостязаться. – Я чего хочу сказать, можно было бы организовать лагерь детей с родителями, но так, чтобы дети отдельно. Да и не все родители смогут, как правило, человек восемь максимум. Они будут и отдыхать, и за детьми присматривать, чтобы никаких эксцессов не было. А то всяко может случиться, потом доказывай, что ты не верблюд…

– Ты лучше скажи, покайся, грешник, по какой стезе землю топчешь?

– Извини, сразу не представился, – Юрий Владимирович вознамерился повторить. – Я раньше преподавал историю в школе, пока на учителей-мужчин охота не началась.

– И кто же взял на себя малопочётную роль егеря? Уж не зверобоя ли пригласили из Америки? Или, может, Дерсу Узала воскрес? Я уже начинаю верить в мистику.

– Шутки шутками, но могут быть и дети, – почти на полном серьёзе ответил брат George.

– Вернее, дети уже есть и стали создавать неразрешимые проблемы. Ты это хотел сказать?

– Тебе бы всё смеяться. Проблема в том, что мы уже имеем потерянное поколение, которое без папы с мамой шагу шагнуть не может. А это наше будущее…

– Вот ты историк – это замечательно! За это надо выпить, – хрустальный звон разбудил шаткую тишину относительно пустынного берега, не слишком характерную для августа на крымском побережье. – Как ты считаешь, какая самая величайшая трагедия для нашей страны произошла в двадцатом веке? – при этом I’m осадил огненную водицу дынькой.

– Какая? Конечно, развал страны! – отрапортовал брат George «строевым шагом».

– А какой именно по счёту развал страны? Их было два в прошлом веке. Или я путаю?

– Ну-у, если ты говоришь про двадцатый год, то какой это развал? При этом Сталин восстановил страну почти в границах Российской империи, так что…

– Что значит «почти восстановил»? А если бы ты жил в Польше или в Финляндии и сейчас оказался бы подданным другого государства, то так же бы думал и говорил? А геноцид армян в Западной Армении и потеря её после Первой мiровой войны? Это не в счёт?

Юрий Владимирович немного впал в ступор. Несмотря на почти тридцатилетний стаж работы, основные понятия были заучены им по советским лекалам. А до истины, как мы теперь знаем, в них так же далеко, как до созвездия Андромеда. Но это не вина, а беда наших учителей, что они вбивают в головы юного поколения извращённые понятия.

– Помнишь, что ответил Сталин на вопрос Черчилля? Самая страшная

катастрофа двадцатого века для России – это коллективизация сельского хозяйства! Потому что она разрушила патриархальный уклад в стране, она разрушила семью! А без крепкой семьи не бывать и крепкой державы. Тем более империи, в которой русские как раз титульная нация.

Ступор сменился минутой молчания и выпученными глазами. После чего брат George привычно потянулся за сосудом с терпкой влагой и так же молча наполовинил мензурки. Произносить заупокойную речь не хотелось ни ему, ни мне, поэтому мы без комментариев осушили бокалы и осадили виноградиком. Не рассчитывал, видимо, Юрий Владимирович встретить в моём лице столь осведомлённого оппонента. А на что же тогда рассчитывал?

– Ты мне лучше скажи, – тут уже у меня сработал автопилот, – тебя во всей этой затее с организацией детско-юношеского отдыха волнует вопрос коммерции или…

– Меня прежде всего волнует вопрос будущего страны, – ответил он как по нотам.

– Похвально! Вообще-то этот вопрос в той или иной степени волнует всех. Разве что кроме бомжей, ну так это деклассированный элемент, что с него возьмёшь, кроме вшей?

– Бомжи тоже люди, – подчеркнул брат George, – такие же, как и мы, только бездомные.

– Это верно, но речь сейчас не о них. Не будем уходить от темы, – автор этих строк предложил оппоненту разлить по новой. – Просто я веду вопрос к тому, что детей нельзя отрывать от семьи. Времена трудокоммун и всевозможных лагерей канули в Лету. Лагерное сознание нужно выжигать из людской психики калёным железом, а ты хочешь его опять возродить.

– Не я хочу, как ты не поймёшь, сама жизнь этого требует, – Юрий Владимирович с таким остервенением опрокинул свою дозу, не чокаясь, что мне стало аж не по себе.

– Да ты не трать нервы понапрасну, они тебе ещё пригодятся, и не раз.

– Просто у нас разговор ни о чём, – возразил брат George с какой-то отрешённостью.

– Знаешь, почему у меня часы японские? – я показал ему свой хронометр «Сейко» на запястье, которому не страшны морские волны. – Машина японская, компьютер японский…

– Ну и почему же? Поделись с ближним, – произнёс он с какой-то затаённой обидой.

– Потому что в Японии, прежде чем что-то строить или создавать, сначала думают, просчитывают, ставят все точки над «ё» и только потом запускают в производство. А у нас думает товарищ Кремль, решают на митингах, делают тяп-ляп, а думать начинают, только когда по уши увязнут в дерьме и начинают ценой диких неоправданных потерь героически преодолевать трудности. Что, разве не так? Вся эпоха исторического материализма этим прославилась. Если ты хочешь и это дело подобным образом начинать – милости прошу, но без меня!

– Пойдём окунёмся, а то скоро уже вечерять начнёт, а там и на ужин пора будет, – неожиданно предложил мой оппонент, и мы, скорее всего в последний раз, направились к морю.

Солнышко уже отложило тему безудержного зноя на грядущий день, его сумеречные лучи скорее ласкали, чем припекали. Море, следуя пушкинским строкам, было уже неспокойно, но чёрная буря ему точно не грозила, по крайней мере сегодня. Заплывать далеко при волнении не слишком приятно, поэтому мы ограничились плесканием возле берега.