Планета Багровых Туч (Собрание сочинений: В 11 т. Т. 1: 1955–1959 гг.)
Шрифт:
– Товарищи, предлагаю всем отдыхать и…- Ермаков замолчал, с удивлением рассматривая веселых друзей; брови его поднялись.- Что это вы затеяли?
— На вечер, данный в честь мою…- упавшим голосом начал Дауге. Выражение лица командира поразило его.- Анатолий Борисович! Ведь сегодня праздник… в известном смысле - завершение…
— Он - новорожденный, Анатолий Борисович!
– весело сказал Юрковский, трудясь над бутылкой.- Выпьем по глотку коньяку, поболтаем.
Ермаков посмотрел на него, на смущенного Иоганыча, на бравого Быкова (тот торопливо прикрыл ладонью
– Давайте,- сказал он и сложил карту, расстеленную на столике около рации.
Все чинно расселись вокруг салфетки.
— Будет тост?
– осведомился Ермаков, принимая из рук Юрковского желтый стаканчик.
— Обязательно,- ответил тот и торжественно произнес: - Сегодня мы празднуем двойное событие! Сегодня родился большой Г. И. Дауге и маленький ракетодром «Урановая Голконда». У обоих большое будущее, оба дороги нашему сердцу. Живите, растите и размножайтесь! Ура—ура—ура!
За стеной посвистывал раскаленный ветер, темный песок намело вокруг «Мальчика». Чужая черная ночь обступила со всех сторон маленький уютный уголок жизни и света.
– Хороший роль—мопс,- сказал Юрковский, сосредоточенно наматывая на вилку аппетитную рыбью тушку.- Очень люблю роль—мопс…
Иоганыч покачал головой и, обратившись к Ермакову, сказал:
– Между прочим, с роль—мопсом у меня произошла любопытнейшая история. Вернее, не с роль—мопсом, а… Представьте, Гоби, пустыня, несколько палаток - геологическая экспедиция. На триста километров ни одного жилья, дичь, прелесть. И была у нас, молодых практикантов, бутылочка коньяку и заветная баночка роль—мопса. Ждали мы какого—либо высокоторжественного события, чтобы, значит…- Дауге выразительно щелкнул пальцами.-
Ну—с, дождались. Вот как теперь, день рождения одной… одного товарища. Собрались мы у нашей палатки, все практиканты, шесть человек. Откупорили коньяк, нарезали хлеб, помыли руки.
Положили все это на футляр для теодолита, и, как сейчас помню, я принялся под жадными взорами ребят вскрывать вожделенный роль—мопс. Понимаете, все баранина, ветчина… Остренького хотелось - сил нет! И вот, едва я вскрыл…
Дауге сделал паузу. Быков нетерпеливо покашлял и сказал:
— Вскрыл - и что?
— Понимаете, я даже не помню, как это случилось. Я случай но взглянул поверх голов товарищей - они все, конечно, наклонились к банке - и вижу: по склону соседнего бархана ползет, извиваясь, преогромный сизый червяк… Настоящий удав, боа—констриктор… Весь в этаких кольцах…
— Врешь!
– убежденно сказал Юрковский.
— Погодите, Владимир Сергеевич!
– сердито остановил его Быков.- Дайте рассказать.
— Не вру, Володя. Это был олгой—хорхой.
— Олгой… кто?
– спросил Быков.
— Олгой—хорхой,- повторил Дауге.- Кажется, единственное сухопутное животное на Земле, вооруженное электричеством.
Юрковский сдвинул брови, вспоминая.
— Олгой—хорхой… Кажется, впервые описан в одном из гобийских рассказов Ивана Ефремова полвека назад. Так?
— Так,- согласился Дауге.- Потом выяснилось, что за эти полвека мы были не то третьей, не то четвертой
– И что же случилось?
– не утерпел Быков.
Дауге вздохнул:
— Ничего особенного, конечно. Я заорал и вскочил на ноги. Роль—мопс вывалился в песок. Мы побежали в палатку за ружьями, а когда вернулись… Он развел руками.- Никаких шансов. Электрический червяк скрылся.
— Досталось тебе, наверное, от ребят,- сказал Юрковский и снова потянулся к роль—мопсу.
— Ну нет! До самого конца экспедиции только и было разговоров, что об олгой—хорхое.
— Я вот ничего подобного не видел в пустыне,- заметил Быков.
Дауге объяснил, что олгой—хорхой водится, вероятно, только в самых жарких и пустынных областях монгольской Гоби.
Быков, чувствуя себя почему—то не в своей тарелке, принялся расспрашивать Ермакова о плане дальнейшего покорения Венеры. Ему хотелось заставить командира разговориться. Но тот отвечал сдержанно и скучновато. Готовится к вылету «Хиус–3», он перебросит на Голконду большую группу специалистов. Начнется оборудование промышленного комбината по переработке ядерного горючего. Одновременно, конечно, будет происходить расширенное исследование поверхности планеты.
— Да что там говорить,- легкомысленно помахивая рукой, вставил Юрковский,- с Венерой покончено. Дорога проложена, семафор открыт, как говорили наши предки в те времена, когда еще были семафоры. И новые дороги пройдут не здесь.
— Межзвездная астронавтика, конечно?
– сказал Ермаков, улыбаясь одними губами.
— Именно! Перелет Земля - 61 Лебедя. Это - новая дорога!
— Это сколько же времени лететь?
– с сомнением спросил Быков.
— Десять лет туда и десять обратно. Двадцать лет полета с нашими скоростями.
— Двадцать лет!
– ахнул Быков.- Это ж в команду надо набирать юнцов, чтобы экипаж в дороге не вымер естественной смертью…
— Э, брат!
– засмеялся именинник.- А что ты скажешь о перелете Москва - Большое Магелланово Облако? Расстояние - сорок тысяч световых лет, то бишь четыреста миллионов миллиардов километров. Со скоростью света лететь сорок тысяч лет, и это, заметь, ближайшая к нам звездная система типа Галактики. Ну, как?
— Кошмар! Абсолютно нереально…
— А кто его знает!
– Дауге хитро посматривал на потрясен ного водителя.- Наука, как известно, умеет много гитик. А по сравнению с десятком тысяч лет двадцать кажутся мгновением!
— Все равно, и двадцать - много,- проворчал Быков.
— Совсем не много, говорю я тебе,- сказал Иоганыч.- Утром заснул на Земле, в полдень проснулся где—нибудь около 61 Лебедя. Как в трансконтинентальном самолете или чуть помедленнее. Поглядел, пощупал, набрал диковинок и - назад.
– Ну, еще бы! Надо только уметь спать по десять лет сряду.
Как раз по тебе, Иоганыч, перелет,- не удержался водитель.
Юрковский засмеялся.
— А ты про анабиоз слыхал?
– наслаждался Дауге, нисколько не сердясь.- Анабиоз - это такое состояние организма, что—то среднее между жизнью и смертью, вроде обморока…