Планета Харис
Шрифт:
– Как страшно: вы убивали личность. И действовали без колебания и жалости. Рациональная жестокость.
Семем Семенович долго молчал, отвернувшись, взор его блуждал по океану, потом он повернул ко мне голову.
– А разве человечество никогда не убивало личность? Разве вы уж так любите непохожих на других? Разве один из людей - кажется, он был императором,- не сказал: "Мне не нужны гении, мне нужны верноподданные"?
– Его потомки стали фашистами.
– Человечество так же нетерпимо к несогласным и непохожим, как и харисяне.
– Как можно сравнивать!
– вскричал я с
– Я с трудом успокоился.- Продолжайте, я Слушаю вас.
– Так вот, нравственный закон харисян гласит: долг каждого заключается в отречении от личности, если личность эта противоречит устоям общества.
– Так можно зайти в социальный тупик,- пробормотал я,- любое общество выигрывает, лишь когда обретается личность.
– Харисяне не так уж плохи,- сдержанно возразил Познавший Землю.- Мы не знаем бесцельной жестокости, лжи, лицемерия, зависти, алчности, жадности, разврата, тирании, несправедливости, лести, беспринципности, унижения перед сильными мира сего.
– Ну конечно, никаких пороков, никаких страстей, даже привычек, а заодно и никаких творческих взлетов, кроме как в разрешенных областях. Вдохновение, не знающее ни преград, ни границ,- зачем оно вам! Но давайте не спорить. Продолжайте!
Семен Семенович вздохнул. Глаза его потускнели, он словно сразу постарел.
– И все-таки именно ради личности, которая всегда попиралась, пошли мы на бессмертие, погубившее вид... Воля и разум эволюции... Разве она хотела уничтожить вид, созданный ею, свое детище? Старение и смерть страшны для индивидуума, но полезны для вида как в биологическом, так и в социальном смысле. Ликовала вся планета...
– Еще бы! Но как вы подошли к этому открытию, с какой стороны?
– Представьте, мы подошли к этому открытию с двух сторон одновременно.
– Техника и биология?
– Да.
– Понятно. Когда вы сумели записать структуру того несчастного харисянина, лишенного антенн, вы положили начало бессмертия личности. Однако это вас не удовлетворило, и понятно, ведь будет без конца возрождаться записанная копия, а жить хочет сам оригинал.
– Нет, нет, я же сказал, что оба открытия состоялись почти одновременно. Биологи даже раньше этого добились. Воздействие на наследственный код...
Он опять долго и подавленно молчал. Ветер развевал его поредевшие седые волосы. Кажется, сам он был глубоко равнодушен и к бессмертию, и к молодости.
– Когда же кончилось ликование?
– спросил я.
– Не скоро. Когда мы поняли, что бессмертные постепенно утеряли способность к размножению,
– Черт побери! А вы не догадались записать структуру каждого харисянина?
– Каждый харисянин в юности прошел эту запись... У нас хранятся эти картотеки. Но...
– Так что же? Эти копии... Они... тоже...
Кажется, я внезапно охрип. Семен Семенович усмехнулся и потрепал меня по руке.
– Эти "копии", как вы их называете, способны давать жизнь, но... не беспредельно же. Матрицы... представьте себе типографские матрицы, с которых печатают книги. Они постепенно изнашиваются. Нужны новые матрицы. Мы их использовали до конца, кроме тех, которые, раз записав, больше не воспроизводили...
– Лишенных себя?
– Да.
Я расхохотался. Я смеялся до слез. Давно мне не было так смешно.
Семен Семенович удивленно смотрел на меня.
– Неужели вам смешно?
– Очень. Разве вы не понимаете, как это смешно? Насколько я понимаю, пережившие себя бессмертные старцы скорее согласятся погубить цивилизацию, нежели призовут для ее спасения тех - непохожих, которых они изгоняли тысячелетиями. Слишком сильно они их ненавидят. Но я слушаю, пожалуйста, продолжайте...
– Основное я уже сказал. Так мы зашли в тупик.
– Но у вас лишь один путь...
– Лишь один.
– И вы согласны на него?
– Я лично считаю его единственно разумным и необходимым.
– А кто-нибудь, кроме вас, так считает?
– Да. И вам предстоит с ними увидеться - вам и вашим товарищам. Завтра вы будете встречать ваших землян на планете Харис, как я встретил и подготовил вас. Вы согласны нам помочь?
– Согласен.
– Кстати, этим вы поможете и самим себе, иначе... иначе вам остается только небытие...
Ночью я вышел из дома. Ночь была тихая, ясная, прохладная. Ветер уснул где-то. Океан мерно дышал. В гуще леса ухали птицы, звенели насекомые, изредка слышалось рыкание зверя. Со стесненным сердцем я стоял посреди темной лужайки и смотрел в небо.
Чужое небо, чужие созвездия. Ни одной знакомой звезды. А Луны у них совсем нет.
Мне очень захотелось курить. Машинально я пошарил по карманам. Конечно, там не было ни одной папиросы. Чувство бесконечного отчаяния, одиночества пронизало меня, как ледяной ветер. Значит, Земля - это Земля людей. Нет людей, нет Земли. Завтра я буду принимать людей. Надо спать. Согнувшись, я побрел в дом, но, не заходя, сел на ступени.
Разве уснешь! Я вдруг подумал, каким одиноким должен был чувствовать себя Познавший Землю, блуждая четыреста лет по чужой планете. И каким одиноким он, наверное, чувствовал себя на родной планете, от которой он оторвался духовно, да и физически - существуя в теле человека.
Бедный Семен Семенович. Где он сейчас, спит?
– Не спится, Кирилл,- услышал я голос Семена Семеновича. Он, кряхтя, опустился рядом.
– Вот есть папиросы, курите. Простите, что забыл вам их дать. Вот и спички.
– Вот спасибо!
– Я с наслаждением закурил табачку Земли. Семен Семенович глубоко вздохнул.
– Я ведь тоже был приговорен к лишению себя.
– Семен Семенович! За что?
– Я был противник уничтожения личности. Я вступался за каждого непохожего, подлежащего уничтожению, пока меня самого чуть не постигла та же участь. Меня с трудом спасли Всеобщая Мать и Покоривший Пространство. Они сумели доказать, что я необходим как специалист по Земле, теоретически познавший ее до тонкости. Они предложили отправить меня на Землю для изучения ее уже в облике землянина. На это согласились, и я дважды перенес прыжок в гиперпространство. Это было очень страшно, поверьте мне. Мы умерли - исчезли на какие-то доли секунды вместе с космическим кораблем, а затем проявились вновь уже в качестве антивещества. Одушевленная антиматерия. Да, это было страшно, Кирилл.