Планета Харис
Шрифт:
– Сейчас мы будем пролетать над... городищем,- наклонился ко мне Семен Семенович,- это наши археологические раскопки. Когда-то, на заре цивилизации, мы жили в таких вот городах.
Ему почему-то очень хотелось показать мне древнее городище, но мы едва нашли его: лес почти поглотил полуразрушенные постройки в скалах на берегу реки. В центре кое-что сохранилось. Это было невероятное нагромождение сотов (не знаю, как их иначе назвать), они лепились друг к другу, соединяемые длинными извилистыми коридорами, нарастали сверху, с боков чудовищными гроздьями.
– Мы всегда были очень
Унылый лабиринт в скалах, в земле, заброшенный тысячелетия назад. Ни один харисянин ни за что не зайдет туда, кроме разве археологов, но археология, видно, заглохла ныне.
Он увеличил скорость, и городище мгновенно исчезло, словно лес поспешно спрятал его. И опять темные лесные заросли, где все переплелось и спуталось - там надо было пробиваться с топором,- пологие горы, заросшие все тем же хищным лесом, пустынные обильные реки, разлившиеся бесконечно широко, затопляя деревья, губя кустарники. Здесь лес и река боролись друг с другом, и не понять, на чьей стороне победа.
Я поинтересовался, есть ли у них степи. Семен Семенович покачал головой. Ни степей, ни лугов на планете Харис не было. И я представил их столицу, заросшую и побежденную лесом. Но я ошибся. Лесу даже не дали подойти близко.
Перед городом залитая чем-то вроде пластмассы земля была покрыта бесконечными рядами серебристых спиралей, сверкавших на солнце однообразно и грозно. Это были антенны. Где-то здесь с помощью сложнейшей аппаратуры велся прием сигналов из космоса.
Город сначала предстал как пересечение изломанных линий, треугольников, шаров, сложных стереометрических фигур, в паутине спиральных антенн.
Сюда не было хода Растительности - ни цветка, ни травинки, то же подобие гладкой пластмассы да сплавы неведомых металлов.
Мы приземлились у жилища Семена Семеновича - что-то вроде металлического цилиндра, а внутри обычные шестигранные комнаты. Почти без мебели. Там мы и пообедали. Обед подали крылатые глазастые создания, весьма внимательно <оглядевшие меня. Потом мы пошли пешком.
Полукружия улиц были пустынны и безмолвны. Ни движущихся тротуаров, ни транспорта - все движение в воздухе. Редкие прохожие - если их можно назвать прохожими,- шли, потом поднимались в воздух, медленно кружили, как птицы, на уровне поднятых зданий или выше и исчезали. Большинство зданий были заброшены... Город неуклонно и неизбежно пустел. Встреченные харисяне двигались вяло и апатично. Проблеск слабого интереса при виде меня существа из другого мира, так не похожего на них самих,- и снова равнодушие и печаль.
Мы остановились против здания столь совершенных пропорций, столь поэтичного, что у меня вырвался крик восторга. Оно было подобно храму, вылитому из тончайшего хрусталя. Оно словно было соткано из утреннего света, оно словно звучало. Очертания его медленно менялись, проходя определенный цикл. И эта гамма тончайших красок - от бледно-розового до серебристо-жемчужного, через все оттенки лилового, зеленоватого, золотистого, голубого.
У меня выступили слезы. Чувство восторженного уважения к
– Здесь живет Всеобщая Мать,- произнес Познавший Землю, внимательно наблюдая за мной. Я выразил свое восхищение.
– Вы большие художники!
– воскликнул я. Он медленно покачал головой.
– Мы очень чтим материнство,- объяснил он просто и трезво.
Мы еще долго блуждали по городу, видели много изумительных архитектурных сооружений, как, например, дом Победившего Смерть или дом Заведующего Картотеками.
Прекрасен был этот город - то реявший в воздухе, то опускавшийся на землю, но было в нем непостижимо тихо, и самый свет солнца, переливающийся на гранях, был как бы сумрачен и безрадостен.
Затем на энтомоптере мы вернулись к океану. Очень быстро, за каких-нибудь десять минут. Семен Семенович включил полную скорость, так что все краски и очертания внизу как бы размылись.
9
СТРАННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ ХАРИС
О понять, как безмерно пространство, множественность и безграничность миров!
Уолт Уитмен
Спал я крепко, без сновидений, а утром, одевшись,- мне приготовили легкий летний костюм, вполне современный,- я опять спросил Семена Семеновича, скоро ли я увижу своих товарищей.
– Завтра они будут воссозданы,- обещал он,- а сегодня я хочу рассказать историю нашей цивилизации вам. Людям она покажется странной и мрачной... Не у всех ваше мужество и способность уважать непонятное. Даже если оно совсем чуждо. Людям легче будет услышать это от вас - человека, психолога, врача. Вы меня понимаете?
Я кивнул головой. Этот день навсегда останется в моей памяти свежо и остро, как если бы это было сегодня, может быть час назад.
Мы ходили у шумящего океана. Бушевали пенящиеся буруны, разбиваясь об изъеденные солью прибрежные скалы, пронзительно и резко кричали птицы, стремительно неслись над океаном и лесом тяжелые облака, снижаясь от своей тяжести чуть не к самой воде.
Семен Семенович рассказывал. Все, что он говорил, было так странно, так непонятно, что я сомневался, смогу ли я это вразумительно рассказать своим товарищам завтра или в последующие дни. Я слушал и все примеривался, как я расскажу об этом.
Я так и не понял до конца этих странных существ.
Их развитие как существ разумных началось с архитектуры. До этого они жили инстинктом, огромными скоплениями, где разделение труда было чисто биологическим. Отдельная личность не имела никакого значения - чисто условное существование, только винтик в огромной, слаженной машине, клеточка в чудовищно разросшемся организме. Отдельная жизнь не ценилась даже самой этой жизнью.
Бессмертие вида - вот к чему они инстинктивно стремились, чему приносили в жертву каждого в отдельности.
– Ни на животной, ни на разумной ступени развития у нас никогда не было царей или цариц,- рассказывал Семен Семенович,- мы вообще никогда не знали тиранов, у нас это невозможно. Мы никогда не знали войн - у нас это невозможно. Мы никогда не могли убить себе подобного, хотя старательно удалялось все, не нужное сообществу.
Я позволил себе перебить его:
– Как это - удалялось, куда?