Планета Харис
Шрифт:
Молодой дежурный врач с великим почтением представил его нам.
– Выяснилось, что с моим братом?
– резко спросил Уилки, обращаясь к молодому человеку. Но ответил за него Харлоу.
– Его только что осмотрел... (он назвал мировую величину), специально прибыл из Стокгольма. Был консилиум...
– Что сказал швед? Консилиум?
– отрывисто спросил астрофизик.
Харлоу доброжелательно взглянул на молодого врача.
– Как там наш больной, взгляните, пожалуйста. Врач тотчас вышел.
– Манипуляции над мозгом. Трудно сказать, какие
– Умирает?
– проронил Уилки. Он обратил ко мне бледное лицо - невольно мне припомнилась белая маска Петрушки: тот же трагический излом рта, бровей.
– Идем, Кирилл.
Я пошел за ним. Саути только что проснулся. Он узнал брата и обрадовался ему. Уилки представил меня ему.
– Русский!
– улыбнулся Саути. Мы сели рядом. Больше в палате никого не было. Саути не казался умирающим, и я подумал, что, может быть, Харлоу ошибся... Лицо мима было ясно и спокойно, тик почти прекратился. Я взглянул на обоих братьев и подумал, что сейчас Саути более похож на того Уилки, которого мы знали в Лунной обсерватории, чем сам Уилки Уолт, потрясенный всем случившимся.
Уилки взял его за руку.
– Поедем, брат, хворать ко мне. Там тебя ждут не дождутся две озорные племянницы. Тоже близнецы, как и мы с тобой, и тоже похожие, видно, это у нас в роду. Моя жена Джен очень хочет, чтоб ты жил с нами. У нее никогда не было брата. У меня до сих пор - тоже.
– Спасибо, Уилки, после... если я... Еще одного такого приступа, какой у меня был вчера, я не вынесу.
– Не надо об этом. Не думай. Не старайся вспоминать. Давай лучше думать о будущем. Мы никогда больше с тобой не расстанемся. Мы будем работать вместе. Ты знаешь, мне предлагают пост директора Национальной радиоастрономической обсерватории Грин Бэнк. Это в Западной Виргинии. Я тебе не говорил, Кирилл? Я тебе не говорил об этом? Забыл...
Он опять обратился к брату. Голос его дрожал.
– Ты получишь место астронома. У тебя будут самостоятельные исследования. Ты сможешь осуществить все, чего не осуществил до сих пор. Уилки, брат мой, подумай только - работать вместе! Такое счастье!!!
– Это счастье,- согласился Саути. Он ласково смотрел на брата - так смотрят на младшего, бесконечно любимого брата, который еще многого не понимает.
– Но ведь я теперь... не смогу работать,- сказал Саути с усилием.
– Сможешь! Вот поправишься и сможешь. Ты прирожденный
– Ты не понимаешь, Уилки. Теперь я уже не ученый... не артист, а главное - коммунистом настоящим я не могу быть.
– Но... ладно, Уилки, тебе нельзя волноваться. Ты просто болен, и это пройдет.
– Может быть, и пройдет,- неуверенно согласился Уилки. Рука его нервно теребила одеяло - тонкая выразительная рука.
– Конечно пройдет! Тебе тяжело говорить. Хочешь, Кирилл тебе расскажет о России? Ты никогда там не был.
– Я с удовольствием послушаю о России... потом. Я хочу, чтоб ты знал, что именно со мной сделали. И пусть русский узнает. Ничего, сейчас мне лучше. Слушайте.
Мне сказали, что я арестован. Было три часа ночи, и на них была форма полиции. Но привезли меня не в тюрьму, а в какую-то больницу. Может, в тюремную больницу?
Я был заперт, в двери волчок, ни одного окна, в потолке лампы дневного света, но это была не камера, а одиночная палата. Даже пахло больницей.
Никто меня не допрашивал, меня не били. Никакого видимого насилия. Снотворное мне дали с едой или питьем. Но в лаборатории я очнулся... Я лежал на столе, вокруг что-то делали врачи в обычных марлевых масках, какие надевают перед операцией. И хотя я буквально засыпал, я стал протестовать. Мне сказали: "Не волнуйтесь, вам не сделают ничего плохого. Вы убедитесь в этом потом".
– Что вы хотите со мной делать?
– закричал я.- Я не разрешаю меня оперировать. Вы ответите за это!
– Но вас никто не собирается оперировать,- возразил человек в марлевой маске. Я почувствовал укол и уснул.
Я проснулся опять в своей палате, у меня ничего не болело. Я ощупал себя. Нигде ни следа операции. Я только ужасно хотел спать и уснул, несколько успокоенный.
Не знаю, где я был и сколько там был. Я не знал, что вокруг моего имени поднялся во всем мире такой шум...
Окончательно я пришел в себя в пригородной аптеке, куда меня доставили какие-то люди, по их словам подобравшие меня на дороге.
Я назвал свое имя, и через какие-нибудь десять минут аптеку заполнили взволнованные репортеры.
Сначала я чувствовал себя как будто ничего... Я только удивился, что вызываю такой интерес к своей персоне.
Мне стали задавать вопросы. Я рассказал то, что и вам, больше ведь я ничего не знал. А затем... было задано несколько вопросов. О моих взглядах на те или иные проблемы нашего времени, и я... почувствовал неладное.
– Уилки, милый, не надо об этом!
– вскричал астрофизик с ужасом.
– Потерпи. Ты должен знать. Я чувствовал... я мыслил не так, как всегда. О! Как я был благодушен! Как миролюбиво настроен ко всему, что творится вокруг... Технократическая олигархия? Ее всевластие? Но они же пекутся о будущем Америки. Они знают, что делают. Они, право же, хорошие парни! Непонятно, почему я за них не голосовал... И вообще, мое дело сторона. Я маленький человек. Была бы работа да девчонка в придачу... Я ужасался своим словам!..