Планета имени шестого "Б"
Шрифт:
— Капитолина — робот, ей табак вреда не принесет, — я пытался скопировать печально-наставительный тон Пифии Андреевны. — А вы, как существа белковые, должны сейчас же выплюнуть свои вонючие соски. Иначе по шеям наподдаю.
— Я сам тебе наподдаю, — отозвался обладатель солидного баса и окутался ядовитым облачком. — Сами с уроков сбежали. У вас, в шестом, сейчас телекинетика, я знаю.
От возмущения я замолк и оглянулся на Маковку.
— Шат ап! — скомандовал курильщику нерастерявшийся Маковка. Он любил вворачивать в разговор словечки на малораспространенных языках. Произведя впечатление
— Давай сюда махорку! — скомандовал маковка, протягивая руку.
Не дожидаясь следующего сеанса телекинеза, второклассники беспрекословно сдались на милость победителей. Холщовый мешочек с надписью «КИСЕТЪ» перекочевал к Маковке.
— Отдам Капитолине, — засовывая кисет в сумку, пообещал он. — А теперь давай, Ян, жми. Успеем как раз к обеду. Мама в честь деда готовит окрошку. Гуд бай, чилдрен!
И мы стремительно помчались от монгольфьера с обескураженной малышней.
Вот за что уважаю Ксению Карповну, маму Маковки, так за отсутствие дедуктивных наклонностей. «А, мальчики, добрый день. Ну-ка бегом умываться, и за стол». Никаких каверзных вопросов: «Почему так рано из школы, что получил по телекинетике?» И последующих гибельных разоблачений: «Ясненько, опять сбежал. Говоришь, на «Кольцо — 6» с классом собираешься?»
Перед обедом — короткая экскурсия в дачный серпентарий. Карликовый питон скатался в клубок Мёбиуса и дремлет, а бесхвостая пасифианская жвачка смотрит, как черепаха давится пузырями, гроздьями выпирающими изо рта.
И вот мы с Маковкой сидим за столом и ждем появления легендарного деда. Ксения Карповна разливает окрошку. Анатолий Львович шуршит стереографической газетой, нашептывающей ему последние новости. А тот, из-за которого мы все здесь собрались, все не появляется.
— Папа! — Ксения Карповна стучит поварешкой о супницу. — Готово!
— Иду! — раздается из комнаты наверху, и на лестнице, ведущей со второго этажа в столовую, появляется ЛЕВ ИЛЬИЧ МАКОВКИН. У него красное, обветренное лицо. Рыжая борода поднимается лохматой куделью до самых висков, где начинается обширная, тоже обветренная лысина. Кольцо в левом ухе. Умопомрачительная форменная куртка с эмблемой Космофлота. Белые шорты с огромной кобурой на боку — там настоящее грозное оружие космических первопроходцев, лаузер калибра 22, 4 мм. Черная бархатная повязка вместо галстука — она закрывает шрам, полученный в стычке с рубиновым Трысьбой, атаманом шайки космических пиратов.
Сердце мое замерло от восторга.
Дед спустился по лестнице и подошел к столу.
— Привел своего товарища? — спросил он у внука. — Ян тебя зовут? (Это уже мне.)
В моей ладони очутились поросшие рыжими волосами пальцы. Я робко и благоговейно пожал их, но потом вспомнил, что мужское рукопожатие должно быть энергичным, и изо всех сил стиснул длань Льва Ильича.
Дед сел за стол и устремил взгляд на внука.
— Как жизненные успехи?
— Уандерфул! — радостно отрапортовал Женька и ухнул в рот огромную ложку, ощетинившуюся перьями зеленого лука. —
— Олл райт, — с удовлетворением сказал дед, хлопнул над своей тарелкой в ладоши, потер их и деятельно взялся за ложку.
На десерт были поданы винтоплодные цвурги. Удивительный гибрид, выведенный селекционерами Эвтерпы. Плод полагалось есть, постепенно поворачивая, виток за витком. При этом вкус постепенно менялся — от дынного зефира до винограда «Изабелла». Анатолий Львович, впрочем, начал откусывать попеременно с обоих концов, поглядывая в газету, которую он разложил на коленях. Он всегда был такой рассеянный, когда возвращался из своего Института Времени после командировок в XXXVII век.
— Ну-с! — сказал Лев Ильич, когда принялись за контрастный меркурианский кофе (бурлящее горячий — ледяной — снова кипяточный; перепад температур соответствовал условиям ближайшей к Солнцу планеты), — теперь перейдем к делам насущным. Женя, Ян, милости прошу наверх, в мою комнату.
Держа в руках чашечки с хладнокипящим напитком, мы поднялись по лестнице на второй этаж. Раскрылась дверь кабинета. Я увидел то, что и ожидал: звездные карты на стенах, макеты старинных звездолетов, древние марсианские амфоры на стеллажах вперемешку со свитками загадочных плазменных манускриптов Япета, скрещенные бластеры на шкурах инопланетных чудовищ.
И на видном месте:
На прикнопленном к стене куске бумаги красным фломастером Маковки было написано:
1. Не иметь четверок по всем предметам кроме космической лингвистики (по линкосу не иметь троек).
2. Получить второй разряд по космокарате.
3. Прочитать «Войну и мир», «Тихий Дон» и «Туманность Андромеды».
4. Совершить три героических поступка.
5. Не съедать больше 1 кг мороженого в день.
Под этими «Торжественными обязательствами» подведена черта и мелким почерком написано:
«В случае выполнения всех пяти пунктов обязуюсь взять моего внука Женьку в дальнее и опасное космическое путешествие.
— Через неделю учебный год кончается, — сказал дед. — Можно, пожалуй, подвести итоги.
Женька без лишних слов продемонстрировал школьный табель, грамоту городского спортивного общества, потом заложил руки за спину, отставил в сторону ногу и начал: «Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены…»
— Достаточно. А как насчет геройства?
— Прыгнул в бассейн с тридцатиметровой вышки, — скромно потупясь, отчитывался Женька.
— Раз. — Дед загнул палец.
— Работал в бригаде полеводов на кофейных плантациях Меркурия в зимние каникулы.
— Слыхал, мама твоя рассказывала. Два.
— Кипяченое молоко теперь могу пить. С пенками.
— Ого! Три.
Я вспомнил наш побег с телекинетики и вставил:
— Еще пожертвовал личными интересами ради друга. Ради меня, то есть.