Планета Ка-Пэкс
Шрифт:
Синдром «зацикленного ученого» – одна из самых поразительных и самых трудно объяснимых патологий в психиатрии. Заболевание это принимает всевозможные формы. Одни из этих ученых – «календарные калькуляторы»: спросите их, на какой день недели попадает четвертое июля 2990 года, и они ответят вам не задумываясь, при том что многие из них не могут научиться завязывать шнурки. Другие «ученые» способны на поразительные арифметические вычисления: могут в уме складывать гигантские числа, извлекать из них корни и т. п. Третьи – обладают необыкновенным музыкальным дарованием.
Они могут спеть или сыграть только что услышанную песню, а то и целые куски симфонии или оперы, это всего лишь после одного прослушивания!
Большинство «зацикленных
Как-то раз я удостоился знакомства с одним из этих необыкновенных индивидуумов. Это была женщина лет шестидесяти с диагнозом медленно растущей опухоли головного мозга, расположенной в левой затылочной доле. Из-за этой злокачественной опухоли она почти не могла ни говорить, ни читать, ни писать. К тому же ее положение осложнялось симптомами хореи и она почти не могла есть самостоятельно. Но и это еще было не все: она была одной из самых непривлекательных женщин, которых я когда-либо встречал. Наш персонал любовно прозвал ее «Катрин Денев» – в честь необыкновенно красивой и необычайно популярной в то время французской кинозвезды.
Но какая это была художница! Стоило нам принести ей нужные материалы, как голова ее и руки переставали дрожать и она начинала создавать по памяти почти совершенные репродукции полотен величайших художников. И хотя обычно это занимало у нее всего несколько часов, ее полотна были едва отличимы от оригиналов. И что еще не менее поразительно – это то, что во время работы она казалась просто красивой!
Некоторые из ее творений теперь можно встретить по всей стране – в различных музеях и частных коллекциях. Когда эта женщина умерла, ее семья великодушно подарила больнице одну из ее картин, и сейчас она украшает наш конференц-зал. В этой совершенной копии «Подсолнухов» Ван Гога – оригинал ее висит в музее изобразительных искусств «Метрополитен», – несомненно, отразился не только гений Ван Гога, но и талант этой художницы.
В прошлом психиатры стремились привести таких пациентов в норму, пытались «слепить» из них существ, более соответствующих запросам общества. Даже нашу «Катрин Денев» поощряли тратить больше времени не на живопись, а на то, чтобы научиться самостоятельно одеваться и есть. Однако если эти необычайные способности не поощрять, они заглохнут, так что теперь в различных психиатрических заведениях подобным пациентам стараются дать возможность развить их таланты в полной мере.
Правда, с большинством из этих «зацикленных ученых» общаться очень трудно. Например, беседовать с «Катрин» было просто невозможно. Прот же, в отличие от них, проявлял ко всему живой интерес, рассуждал вполне разумно и мог функционировать совершенно нормально. Чему же интересному мы можем научиться от такого индивидуума? Что еще, к примеру, он знает о звездах? А вдруг существуют иные пути познания, помимо тех, что мы признаем и согласны признать? И где в конечном счете граница между гениальностью и безумством, как, скажем, у Блейка, Вульф, Шумана, Нижинского и, разумеется, Ван Гога? Ведь даже Фрейд был подвержен серьезным психическим расстройствам. Поэт Джон Драйден [13] сказал об этом так:
13
Драйден, Джон (1631–1700) – английский поэт, драматург и литературный критик, оказывавший столь сильное влияние на литературу своего времени, что период его творчества вошел в историю английской литературы как «Век Драйдена»
Я поднял эту тему на утреннем собрании нашего
В этом деле был еще один аспект, который я не упомянул на собрании: похоже, что присутствие прота оказывало положительное влияние на других пациентов его отделения. Эрни, например, стал реже измерять температуру, а Хауи стал немного спокойнее. Мне рассказали, что как-то раз вечером он даже сел перед телевизором и прослушал концерт нью-йоркской филармонии. Да и некоторые другие пациенты теперь проявляли больше интереса к окружающему их миру.
Одной из таких пациентов была двадцатисемилетняя женщина – назовем ее Бэсс. С тех пор как эту бездомную, истощенную женщину привезли в больницу, я ни разу – ни единого раза! – не видел, чтобы она улыбнулась. С самого ее детства семья Бэсс обращалась с ней как с рабыней. Она делала все: убирала, готовила, стирала. На Рождество если ей и дарили подарки, то это была кухонная утварь или что-нибудь еще, нужное в хозяйстве, вроде гладильной доски. И потому, когда многоквартирный дом, где они жили, сгорел дотла, Бэсс считала, что это она должна была погибнуть в огне, а вовсе не ее братья и сестры. Вскоре после пожара ее привезли к нам в больницу совершенно замерзшей, так как она отказывалась идти в городской приют, предоставляемый бездомным.
С самого начала стоило большого труда уговорить Бэсс что-нибудь поесть. Но она, в отличие от Эрни, который боялся умереть, или Хауи, которому всегда было некогда, считала, что просто недостойна того, чтобы есть: «Какое право я имею есть, когда в мире столько голодающих?» В самый солнечный день Бэсс была уверена, что идет дождь. Что бы вокруг ни случалось, все напоминало ей о какой-либо трагедии, о каком-нибудь страшном несчастье из ее прошлого. Ни электрошоковая терапия, ни всевозможные нейролептические препараты не помогали. Бэсс была самым грустным человеком из всех, кого я знал.
Но вот во время одного из моих, теперь уже нечастых, обходов я увидел Бэсс: она сидела, обхватив руками колени, и сосредоточенно слушала все, о чем говорил прот. Она не улыбалась, но и не плакала.
А семидесятилетняя миссис Арчер, бывшая жена одного из виднейших американских магнатов, в присутствии прота совсем перестала ворчать.
Известной во втором отделении под именем Герцогиня, миссис Арчер приносят еду в отдельную палату и подают ее на тончайшем фарфоре. С рождения приученная жить в роскоши, она без конца жалуется на плохое обслуживание и на дурные манеры всех и каждого. Просто поразительно, но Герцогиня, которая, узнав, что муж ее бросил из-за молоденькой женщины, пробежала нагишом целую милю по Пятой авеню, в присутствии моего нового пациента была как шелковая.
Единственным, кто, казалось, недолюбливал прота, был Рассел, решивший, что прота заслал разведчиком на Землю сам дьявол.
– Изыди, сатана! – выкрикивал он то и дело, ни к кому лично не обращаясь. И хотя многие пациенты по-прежнему стекались к Расселу за советом и сочувствием, «свита» его таяла с каждым днем, тогда как число поклонников прота ежедневно росло.
Короче говоря, суть в том, что присутствие прота оказывало благотворное влияние на многих наших давнишних пациентов, и это ставило нас перед занятной дилеммой: если нам удастся поставить проту правильный диагноз и вылечить его, не пойдет ли это во вред его товарищам по несчастью?