Планета матери моей

Алибеков Джамиль Адил оглы

— Твоя мать умная женщина, не станет судить о том, чего не знает.

— Хочешь, я брошу курсы? Скажи только словечко.

— Вот как! По одному слову готов бежать с заявлением? Исключайте, мол, меня, так знакомая девушка захотела. Ну, хорош!

— Халлы! Да я на смерть побегу, если пошлешь!

Взгляды наши встретились, все сказали друг другу, в смущении разошлись и снова встретились. Сердца бились бурно, словно их захлестнул поток пополам с камнями, горный сель.

— Ну хорошо, — проговорила наконец Халлы. — Если ты

так послушен, я тебе кое-что открою. Помнишь дом, возле которого мы спасались от града? Ты знаешь, что в нем помещается? Детский дом.

— Ну и что? Ты хочешь определить меня туда, чтобы меня там воспитывали?

— Не говори глупостей. Просто я устроилась туда работать.

— Вот так шуточки! А техникум?

— Учебе моя работа не помеха. Я хожу после занятий, всего на два часа.

— И какую должность вы занимаете, гражданочка? Долго ли прикажете сидеть у вас в приемной?

— Не тревожься. Не заставлю ждать у дверей такого рослого молодца, как ты. Да еще писаного красавца!

— Хвали меня, хвали. Я это очень люблю. А если без смеха? Практику проходишь?

— Вовсе нет. Пойдем, покажу, какая у меня работа.

Она схватила меня за руку и потянула за собою. Нас остановил строгой голос. Я круто обернулся. За спиной стояла женщина средних лет с крупными голубыми глазами и бровями, похожими на желтые кисточки кукурузного початка. Брови были гневно нахмурены.

— Ах, бесстыдница, — резко напустилась она на Халлы. — Тебя сюда послали учиться или с парнями любезничать? Тогда немедленно забирай документы и отправляйся обратно.

— Муэллиме! [2] Замин мой родственник…

2

Муэллиме — учитель, уважительное обращение.

— Слышать ничего не хочу! Пусть придет отец, с ним побеседуем. А я-то удивляюсь, почему наша отличница стала такой рассеянной? И о чем за ее спиной подружки шушукаются?

— Муэллиме, — вмешался было я.

Она обернула ко мне белесое лицо, пылающее сердитым румянцем.

— Вымахал ростом в чинару, а ума не нажил? Не понимаешь, что вертеться возле дома, где живут одни девушки, зазорно? Где учишься? Кто ваш директор? Кем ты приходишься Мензер? Ну?!

Я еле сумел вклиниться в сбивчивую речь:

— Муэллиме, ты сама не даешь сказать слова…

— Вот как? Ну и воспитание! Мы за одним столом не сидели, чтобы мне «ты» говорить. Откуда этакий нахал взялся?

Я счел благоразумным отозваться лишь на последний вопрос.

— Из деревни. С поручением от отца Мензер.

— А теперь передай ему мое поручение немедленно явиться.

Мое сердце исполнилось отваги. Я понял, что, кроме меня, защитить Халлы некому.

— Честь Мензер для меня дороже всего на свете! — пылко воскликнул

я.

Она проворчала:

— У тебя одна Мензер на уме, а я отвечаю еще за сотню девушек. Мне доверили своих дочерей родители.

— Если нельзя, я не приду больше никогда. Но несправедливо думать плохое о Мензер. Поверьте, муэллиме.

Она несколько смягчилась.

— Девушкам кажется, что в городе они вольные пташки. А волей тоже надо уметь пользоваться. Не переступать дозволенного. Ты ведь не хочешь, чтобы поползли грязные слухи о Мензер?

— Да за что?! Кто посмеет?

— Ах, братец, знаешь, как джейраны бегут? Один бросится со скалы — и все следом. Дурное слово не остановить, если уж сорвалось с губ.

Я не мог не согласиться и сокрушенно кивнул. Она окинула меня еще раз внимательным взглядом, круто повернулась, не прибавив ни слова, ушла. Ее башмаки дробно застучали по лестнице. Мне не приходило в голову, что эта женщина, по-простонародному повязанная белым шерстяным платком, одетая хоть и опрятно, но без всяких претензий на моду, не просто служащая педагогического техникума, а его директор. Несмотря на зычный резкий голос, она пробудила во мне симпатию и доверие.

Я медленно, понуро удалялся от общежития, поминутно оглядываясь. Нет, никого не видно.

Заскрипела боковая калитка. Выскользнула фигурка, закутанная в длинную шаль, только глаза выглядывали.

— Вы Замин?

— Я.

— От Мензер. — Она сунула мне в руку клочок бумаги и исчезла.

Только отойдя подальше, скрывшись за пригорком, я осмелился развернуть записку. Вот что в ней было написано: «Дорогой гага! Завтра после занятий жду тебя возле детского дома. Сюда больше не приходи. И не обижайся на нашу директоршу; такой уж у нее нрав! Жду».

10

Лекция длилась два часа. Мы изнывали в душной комнате, стены которой были сплошь увешаны схемами и чертежами. Но разве поймешь мотор машины только по рисунку? Настоящая учеба начиналась во дворе, возле старенького автомобиля с кузовом, крытым брезентом. Я любил эти практические занятия, но сейчас мысли мои рассеивались. Вновь и вновь перебирал в уме слова сердитой голубоглазой женщины о соблазнах девичьей свободы и о больших бедах, начало которым кладет иногда сущий пустяк.

Я сел за руль, включил скорость, выполнил программу урока без запинки, но как-то машинально. Слова сердитой директорши продолжали звучать в ушах и казались мне частями разъятого целого, наподобие тех унылых настенных чертежей, которые никак не хотели складываться в моем мозгу в стройный разумный автомобильный мотор. Однако, взявшись за руль, я мгновенно успокоился. Уже не думалось, из чего состоит коробка скоростей. Я становился повелителем машины и легко, плавно переводил ее с первой скорости на вторую. Может быть, нечто подобное происходит и в жизни?..