Планета-мечта
Шрифт:
— Подождите, — сказал Стэнли, — Так что с этим переводом? Кто кого ведет?
Я прыснула. Михаил Александрович улыбнулся, словно лектор, услышавший, наконец, вопрос студентов.
— Это легенда, — неторопливо сказал Каверин, — Существуют люди, которые чувствуют невидимые пути, проложенные под землей. Эти люди — идраи, те, кого ведут, они прирожденные проводники, привилегированный клан….
– тон профессионального сказочника неожиданно был оставлен, и Каверин живо спросил, — Так почему выдумаете, что он не идрай?
— Идрай не опуститься до такого, — сказала я тихо.
— Всякое бывает
— И он ходит не так….
— Я никогда не видел идраев, так что здесь я вам поверю.
Я улыбнулась, наклоняя голову.
— Я тоже не видела, — сказала я, — но он ходит, как….
– и я замолчала, потом пробормотала, — Нет, этого не может быть.
— Чего не может быть? — спросил Стэнли.
Он стоял, уперев руки в бедра, и слушал наш с Кавериным разговор. Выражение лица у него было немного недовольное. Я покачала головой. Перед глазами моими все стояла эта картина: жалкий оборванец, сгорбившись, идет по залитому солнцем двору миссии, и грязные его босые ноги легко ступают по утоптанной желтоватой земле, по сорной траве, и трава словно расступается под его ногами. Но я готова была скорее признать, что мне померещилось. Это не может быть файн, нет!
Вышли мы уже после полудня. В начале пути всем было весело, только Эмма Яновна косилась на разошедшихся мужчин с великосветским недоумением. Эта женщина просто неподражаема, ей-богу! Надо же иметь такие манеры….
Боюсь, что мне будет нелегко; я не слишком люблю людей, да и год среди красных камней Вельда превратили меня в совершенного мизантропа. В мизантропку. Или в мизантропиню. Но я здесь не одна такая, я скоро заметила, то наш проводник тоже шарахается от людей. Я сразу прониклась к нему симпатией. Нет ничего, кажется, тяжелее, чем необщительному человеку находиться в шумной и веселой компании.
…Сегодня мы прошли тридцать километров. Весь день стояла ужасная жара, вечером не стали даже ставить палатки. Остановились мы в степи, возле небольшого ручья. Здесь местность совсем сухая, и травы невысокие: типчак, мари-собачье ухо и светальник.
Ручей отчего-то напоминает мне Дэ. Он течет по дну небольшого провала с глинистыми обрывистыми берегами — сантиметров двадцать в высоту. Вода в ручье темная, а течение медленное, почти незаметное, но в самых мелких местах он журчит, будто течет в горах. Признаться, я не слишком люблю горы, а больше люблю равнинные леса.
Вечер сегодня тихий и жаркий. Солнце уже скрылось, туч нет, но небо серо. Дождя, пожалуй, все же не будет. Далеко на западе мелькают в небе тонкие полосы алого цвета. Заката совсем и не было: нет ни облаков, ни пыли или водяного пара в атмосфере, воздух невероятно чист. Как бы ночью погода не переменилась, и не ударил мороз.
Наш проводник ушел на другой берег ручья и устроился подальше от нас. Его звали ужинать, но он даже не откликнулся. За все это время я ни разу не слышала еще его голоса. Он сидит, обхватив колени руками; его темный силуэт так четко вырисовывается на фоне серо-синего неба, словно начерчен пером. Картина странная, но вполне достойна кисти какого-нибудь художника, они часто рисуют довольно странные вещи.
5. Из сборника "Космофольклор для специалистов. Восьмой галактический сектор" под редакцией Э. Рамиреса.
Примечание: именно эти пути имеются в виду, когда идет речь о способностях идраев.
Мама рассказывала, что брату дом поставили — и каждую ночь труба сверху сбрасывалась. Поставят — ночью опять падает. Обратились даже к священнику, он пришел, но помочь ничем не помог. Дал только священный огонек, сказал, садись на чердак и смотри, что будет.
Ну, дядька и пошел на чердак. Ночью сидит, вдруг шум, гам, топот. Огонек священный вмиг погас. А дядька не растерялся и говорит:
— Чего надо?
Ему возьми и ответь неведомый голос.
— Отодвиньте дом, — говорит, — хоть шага на три. На тропку нашу встали.
Что ж тут делать. Передвинули дом, и не стало больше по ночам трубу сбрасывать.
Ездил мужик один с товаром, да заночевал посреди дороги. Лошадь выпряг, сам лег под телегу. Только уснул, кто-то будит его, да говорит:
— Уйди с дороги.
Мужик туда, сюда, никого нет. Ну и лег обратно. Только уснул, опять. Мужик озлился, давай ругаться, да голос-то ему и говорит:
— Уйди ты, добром прошу, хоть метров двадцать с тропки отойди.
Тут уж мужик испужался, лошадь впряг да скорей отудова.
Примечание: нет никаких рассказов о том, какие именно духи пользуются этими дорогами. Все иные рассказы сосредоточены на способности идраев следовать этими энергетическими путями. (см. пункт 4.3.)
6. Ра. Ветер в степи.
Он любил ветер.
В открытой степи, где нет холмов и взгорий, где нет ни деревца, ни кустарника, способного задержать стихию, ветер в своей власти, и волею его колыхаются травы на земле и несутся облака в небе, его волею приходит и уходит погода; дождь и снег, жару и холод — все несет он на своих крылах, свободный вихрь.
В открытой степи, где нет холмов и взгорий, где нет ни деревца, ни кустарника, нечего любить, кроме травы, неба и — ветра.
И он любил ветер.
Ветер был ему братом. Братом по духу. И должен был стать ему братом по крови, как тот, кого ветер носил на своих крылах. Как та, чья улыбка была легче ветра и прозрачнее дождя, та, что пришла из космических далей.
Братание со стихией происходит не сразу, ведь у нее не спросишь согласия, не отворишь для крови рану, да и есть ли у стихии душа, тоже вопрос не из последних. Файны мешают свою кровь с древесным соком, и часто бывает, что, не найдя себе подруг среди дочерей сортов или своих соплеменниц, они женятся на деревьях. Все бывает. Но то, что задумал князь торонов….
Он вышел в степь и, отворив себе кровь, расправил крылья, и тугой ветер ударил в них. В отдалении стояло его племя, любившее ветер, почитавшее ветер, траву, пыль, воду маленьких озер, и ожидало того, что случиться. Князь стоял один. Ветер метался над его головой, ветер метался и вверху, и понизу, и Тэй стоял, напряженный, как струна, готовая оборваться, и зеленоватая светящаяся кровь струилась по коже и падала в траву крупными каплями. Тэй стоял, и в сознании его мешались две церемонии — сейчас и тогда, десять лет назад, когда он мешал свою кровь с алой кровью Царя-ворона.