Планета откровений
Шрифт:
— Чёрт!
— Не ругайся, — неодобрительно покачал головой капитан. — Наоборот, сейчас молится надо, чтобы Господь дал нам какой-нибудь знак, наставил нас на путь истинный!
— Молитесь, Виктор Петрович, — очень серьезно сказал Святозар, глядя на него расширенными глазами. — Я не умею, да и мои боги как-то не очень любят помогать в подобных ситуациях…
— И не богохульствуй! — погрозил ему пальцем Виктор Петрович. — Главное — это верить, а всё остальное в наших силах. Помни об этом, пожалуйста.
— Да,
Капитан внимательно посмотрел на него, и кивнул в ответ.
— Хорошо, — сказал он. — А пока пусть модуль остаётся на планете, распорядись усилить разведку зондами, пусть набирают побольше материала. И посади на мониторинг самых глазастых — авось, чего и углядят…
— То есть возвращение домой пока откладывается?
— Переносится, — поправил его капитан. — Думаю, нескольких дней нам должно хватить, чтобы принять правильное решение.
***
Герман выныривал из сладко-болотистого забытья, пытался что-то сделать, сказать, и его затягивало снова. Там была Лиана, тянула к нему загорелые руки, умоляла, просила о чём-то, плакала, за её спиной вставали мрачные зловещие тени, тянули к ней когтистые лапы. Сжимали круг, дышали жаром в лицо Герману. Он кричал, рвался к ней. Когда наконец полностью очнулся от этого тревожного состояния, в медблоке было пусто, лишь робот-диагност у койки тихо жужжал, подмигивая ему лампочками. Герман попытался встать — но не тут-то было, он был крепко пристёгнут ремнями, и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже голова, и та была надёжно зафиксирована в мягкой силиконовой подушке.
— Эй, есть тут кто-нибудь? — прохрипел он. Жутко хотелось пить, в горле пересохло.
Через пару минут в медблок вошёл Гаврила.
— Очнулся наш герой! — сказал он, довольно улыбаясь.
— Дай воды, ирод, — злобно зыркнул на него Герман.
— Ай-яй-яй! — покачал головой тот. — И это вместо благодарности? Держи, кровопийца!
И протянул ему пластиковую колбу. Ремни ослабли, дали рукам свободу, Герман приподнялся на локте, схватил колбу и начал жадно пить. По подбородку потекла струйка воды, и он машинально вытер её, не отрываясь от живительной влаги.
— Спасибо, — наконец сказал он, оторвавшись от водопоя. Отдал колбу Гавриле, поставившему её на стол, и сел на койке. Ремни продолжали держать ноги, и Герман криво улыбнулся.
— Что, не доверяешь мне? — спросил он врача. — Думаешь, прямо вот так сразу побегу куда-то?
— А ты побежишь? — тот вопросительно поднял брови.
— Неа, — Герман покачал головой. — Освободи ноги.
Тут пришла очередь Гавриле качать головой.
— Извини, брат, — ответил он. — Нельзя. Сейчас придёт мозгоправ, поговоришь с ним — и тогда освобожу полностью. Ну, по результату разговора, конечно.
Герман засмеялся, но смех вышел невесёлый.
— А
Гаврила отвёл глаза, промолчал. Но и так было понятно, что именно так и будет. Герман закрыл глаза, откинулся на подушку.
— Хрен с тобой, зови своего мозгоклюя. А то невмоготу уже… Так хоть какая-то определённость будет.
— По мне, так ты абсолютно нормален, — сказал Гаврила. — Вот когда не говоришь ни о каких девушках, то вот прямо сейчас бы и выпустил.
— Ну и выпустил бы, — огрызнулся Герман. — А то только языком горазд.
Судовой врач развёл руками.
— Дай ещё попить, — попросил биолог.
— Это пожалуйста, — обрадовался Гаврила, взял колбу и начал наполнять её из кулера. — Целых десять часов без воды, вполне естественное желание.
— Сколько? — ужаснулся Герман.
— Десять часов, тоже, кстати, вполне нормальная реакция на выброс большого количества адреналина.
— Мы… мы уже летим домой? — с замиранием сердца спросил он. Взял колбу, снова начал пить, на этот раз медленно, аккуратно. Пытался заглушить тревогу, буквально нашпиговавшую его тело иголками.
— Нет пока, — рассеяно ответил врач, наблюдая за показаниями диагноста. — Что-то ты, брат, слишком взволнован. Не бойся, полетим обязательно! В самое ближайшее время. Мы все хотим домой, не только ты один.
— Да, да… Конечно, домой, — пробормотал Герман, стараясь унять возбуждение. — Дом, родимый дом…
Дальнейшему их конструктивному диалогу помешал Гришин, именно в этот момент появившийся в дверях медблока.
— Привет всем! — жизнерадостно воскликнул он. — Что это мы такие грустные? А? Живот болит, али ещё чего?
— Ничего у него не болит, — проворчал Гаврила. — Здоровье у этого балбеса — дай Бог каждому.
— Ну, так это же замечательно! — расплылся в улыбке психолог. — Это же здорово, а, Герман?
— Безусловно, — скривился тот. — И тебе привет, Костя. Пришёл меня допрашивать? Давай, начинай уже, никаких сил больше нет здесь находиться.
— А где ты хотел бы находиться? — вкрадчиво спросил Гришин. Допрос начался…
— Я вас покину, друзья мои! — провозгласил Гаврила. — Если что-то надо будет, позовёте.
И он вышел из медблока. Гришин не глядя махнул ему рукой, мол, да, конечно, позовём, а как иначе! И снова выжидательно уставился на Краузе.
— Ну? — повторил он. — Так где?
— Дома, — процедил Герман сквозь зубы. — Берёзки, ёлочки… Девочки.
Гришин грустно покачал головой.
— Как-то очень неубедительно, — сказал он. — Ну да ладно, речь, собственно, не об этом…
Он воровато огляделся, достал из кармана планшет и сунул его Герману. И громко сказал, обращаясь в пустоту: