Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья

Крикуненко Михаил Николаевич

Внезапно я успокоился. Потому что понял, что драки уже не избежать. В такие моменты лучше слушать свое тело и инстинкты, а не разум. Я уже знал, кому нанесу первый удар, второй, третий… Главное — вложиться в удары как следует, бить точно в цели. И еще — не поскользнуться, не упасть. Тогда уже не поднимешься, запинают ногами. Действовать надо очень быстро. Скорость решает все. Я говорил им что-то, что обычно говорят в таких ситуациях, все-таки пытаясь урезонить, но не рассчитывая на нормальный исход. При этом смотрел точно в центр груди длинного, стараясь не пропустить удар. Первой, еще до кулака, начинает движение грудная клетка. Затем плечи. В том, что именно «хорек» попытается ударить первым, я не сомневался. Он вел себя агрессивнее других и был на пределе. Наконец молния на его куртке пришла в движение. От удара

я ушел вправо, но кулак все же чиркнул по моему левому уху. Вместо того чтобы ответить длинному, я, выпрямляясь, коротким крюком правой, что было силы, нанес удар прямо в нос рыжеватому, стоявшему слева от меня. И сразу — левым крюком — темному, что стоял справа. Рыжий с темным этого никак не ожидали. Длинный отскочил назад, а два его дружка рухнули на грязный пол. Не давая им очухаться, что было силы, как по футбольным мячам, я ударил ногой в лицо веснушчатому и сразу, тоже в голову — его приятелю, понимая, что, если дам им подняться, шансов защититься у меня уже не будет. Длинный прыгнул ко мне, но получил ногой в коленную чашку и кулаком в подбородок. Он отлетел к стене, но устоял. Двое на кафеле, захлебываясь кровью, еще пытались подняться, и я нанес еще несколько ударов ногами. Они затихли. Я почувствовал, как адреналин колючими пузырями вспенил мою кровь, словно шампанское. Знакомое звериное наслаждение от пролитой крови врагов снова шевельнулось где-то внутри. Оно пьянило и подначивало — давай, убей их! Они бы тебя не пощадили, будь уверен!

— Мужик, ты чё? Хватит, мы все поняли! — длинный закрыл лицо руками, когда я направился к нему. Ударил его не кулаком, а размашисто, основанием открытой ладони в левое ухо. Такой удар оглушает. Длинный потерял ориентацию и присел на корточки, хлопая глазами. Двое его приятелей лежали в лужах крови. Не шевелились. Уже выходя из перехода, я оглянулся: длинный, сидя на корточках, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то бубнил своим приятелям. Они не отвечали ему. Что с ними стало? Не знаю. Хочется верить, что не взял греха на душу…

Только на улице я взглянул на Ольгу, которую тащил за собой, стиснув ее холодную ладонь. Она была в шоке, ее трясло. Ольга украдкой поглядывала на меня из-под выбившихся из прически каштановых прядей волос как-то иначе, по-другому, словно видела впервые.

— Ты очень жестокий, — только и сказала она дома, когда я смывал с ботинок чужую кровь. А на следующий день не пришла с работы. Позвонил Мансур и сказал, что Ольга поживет пока у него. Неделю я сидел дома — сильно вывихнул правую ногу, вкладывая в удары по отморозкам все силы, что у меня были, не чувствуя в тот момент боли. Нога распухла, наступать на нее я не мог. На работе сказал, что простудился.

Я не звонил Ольге, но через неделю она вернулась сама.

— Я все рассказала отцу. Он сказал, у тебя не было другого выхода, — она помолчала и добавила: — Я думала, ты другой.

— Какой другой?

— Не способный на жестокость. Неужели в этой жизни нельзя иначе? Или ты, или тебя? Неужели на Земле нет места, где никто никого не пытается унизить или уничтожить?

У меня не было ответа.

После случая в переходе Ольга как-то замкнулась, отдалилась от меня. Она увидела моего зверя, который вырвался наружу и напугал ее. Ольга пережила две войны и насмотрелась всякого. Но, уезжая в Москву, думала, что все ужасы и кошмары остались в прошлом. Мирная жизнь, которую она нарисовала в своем воображении, получилась совсем другой. Я не смог дать ей то, на что она так рассчитывала, — спокойствия и безопасности. Даже в обычном мирном городе. Она представляла, что Москва осталась такой же, как в ее детстве, — доктор Айболит лечит большого зеленого крокодила в «Детском мире» на Лубянке. Метро пахнет железной дорогой, а не мочой. Сладкая вата прилипает к нёбу и щекочет его, а бабочки порхают в груди от ощущения полной защищенности, которую давали ей мать с отцом, бабушка и дед, защищавший даже от микробов.

— Может, только ко мне все это липнет? Как проклятье какое-то, — говорила она часто одно и то же, — у девчонок знакомых ничего такого не происходит. Живут себе спокойно, радуются жизни. А со мной вечно что-то…

Конечно, можно купить ей машину, чтобы не ездила на метро и поменьше ходила по улицам одна. Теоретически даже нанять охрану. Но Ольга не этого ждала от новой жизни. Она настолько устала от

агрессии, что не хотела терпеть ее совсем. Ни в каком виде. Ее искренне расстраивало, когда люди набрасывались друг на друга из-за случайно отдавленной ноги в транспорте. Она не понимала, как можно ненавидеть друг друга из-за такой мелочи. Уезжая из Грозного в декабре 2002-го, она навсегда вычеркнула для себя жестокость как одну из возможных человеческих реакций. Ей казалось, после всего что ей выпало, она имеет право не видеть зло.

Ольга все чаще стала посещать церковь рядом с нашим домом. Крещена она была в православии, как и все в ее семье, кроме отца-чеченца. Подолгу разговаривала с бабушками, работающими в церкви… Постепенно стала им помогать — мыла полы, чистила подсвечники, протирала аналои. Все это по выходным, когда не работала в офисе отца. Иногда мы ходили на службу вместе, хоть я по-прежнему чувствовал себя уютнее, молясь по-своему и в одиночку. Вернувшись из крайней чеченской командировки, после взрывов на базе, я пришел в нашу церковь, где перед отъездом встретил старушку, похожую на мою няню — бабу Таню. В тот раз старушка читала молитвы по старой церковной книге. Мне почему-то очень хотелось снова ее увидеть. Тогда я стал расспрашивать о ней у женщин, прислуживающих в храме. Описал, как выглядит, но мне сказали, что такая женщина никогда в этом храме не работала. Действительно, я не видел ее раньше. Может, это моя няня ненадолго спустилась с неба, чтобы приглядеть за мной? Тогда я поставил самую большую свечу и поблагодарил бога за то, что выполнил мои просьбы и сохранил живым и здоровым. И еще за то, что послал мне Ольгу.

Между тем наши с Ольгой отношения становились все сдержаннее. Мы уже не дурачились, как раньше, проводя в постели все выходные. Поедая что-нибудь вкусное, обсуждая фильмы, выставки, спектакли, в промежутках неистово занимаясь любовью. На смену беззаботности пришло легкое отчуждение. Ольга словно заново меня изучала, приглядывалась, будто в начале наших отношений упустила что-то важное. Даже взгляд ее изменился. Крупные, как спелые черешни, глаза, уже не искрились теплотой и нежностью. Все чаще она задумывалась о серьезном и вечном: смысле жизни, добре и зле, Рае и Аде. Честно говоря, меня это очень беспокоило.

Как-то Ольга попросила меня рассказать о новых робинзонах, фильм о которых я больше года назад снимал в Индии. Она возвращалась к этой теме снова и снова, заставляя меня рассказывать по многу раз одно и то же во всех подробностях. Тогда я принес из редакции диск с фильмом. Она посмотрела его раз десять, хотя и не разделяла моей ироничной авторской интонации. Идея построения идеального общества, основанного на равноправии и любви к ближнему, где нет агрессии и жестокости, не казалась ей утопичной.

— Что плохого, если там не делят людей ни по национальностям, ни по вероисповеданию? Если бы так было везде, войн и страдания было бы гораздо меньше, — говорила она.

Ольга физически нуждалась в месте, куда могла бы спрятать свою истерзанную войной душу. Она напоминала мне кошку, которая ищет в квартире безопасный угол. Я понимал это и готов был на все, лишь бы вернуть ее чувства. И когда однажды она всерьез спросила — хочу ли я отправиться вместе с ней на поиски земного Рая, это не стало для меня неожиданностью. Хотя, снимая в Индии робинзонов, сбежавших от цивилизации, я и в кошмарном сне не мог представить, что когда-то смогу оказаться на их месте. Откровенно подтрунивая и даже издеваясь над ними, я считал их чудиками. Но крайняя командировка в Чечню многое изменила. Я был готов на все, лишь бы вернуть Ольгу. Янтарь в ее карих глазах раньше теплел, наполнялся глубиной, когда она смотрела на меня. Теперь же он прозрачен и холоден. Глаза Ольги всегда светлеют, когда она злится или переживает о чем-то.

Я должен помочь ей найти ее Рай. Слишком много времени она провела в Аду — всю свою жизнь. Мне вспомнился Ларри и другие робинзоны. Что, если они были правы, покидая свои дома и офисы? И единственный выход, если не можешь изменить этот мир, — найти на Земле остров, где законы этого мира не действуют? Где люди учатся усмирять своего внутреннего зверя или вовсе уничтожают его в себе. Даже если такого места не существует, ради Ольги я готов попробовать. Мы пройдем этот путь вместе, и пусть будет так, как будет. В конце концов, она должна увидеть все сама…