Планета Йоргов
Шрифт:
— Другие мудрые при нас на пристяжках улетели: может, только в кого-нибудь смогли попасть камнями. А эти их и одеть не успели: мы их окружили. Начали со страху заправлять мозги, что, мол, тоже против отбраковки и что про ликвидацию после неё и не знали. Ну, да: так мы и поверили!
— И расправились с ними: с одним насмерть. А если они вам правду говорили? Ведь действительно, не все мудрые знали это. Эти двое, скорей всего, как и вы, только сегодня узнали о ликвидации отбракованных: слушая трансляцию суда надо мной. Дайте мне разобраться
— Землянин только пусть тут с нами останется.
— А не тронете его?
— Ты что: он свой. Хотим поговорить с ним: верим ему.
Они полупонесли, полуповолокли труп убитого следом за Конбром и Горглом. За ними, уже бережно поддерживая, вели второго мудрого. Педагога — подталкивая пинками.
— Ты явно спровоцировал ребят на то, что они натворили. Кто поручил тебе сделать это? — сразу начал допрос с педагога: в свете имевшихся подозрений произошедшее — именно сегодня — не могло быть случайным.
— Что ты, достопочтенный: и в мыслях того у меня не было, что такое начнется. Ну, погорячился я, когда узнал, чем они занимались. И только: больше ж ничего.
— Откуда узнал?
— От одной гимназистки моей: из тех, на кого я мог положиться.
— Ябедников?
— Можно и так. Спешно пришел, а они смотрят в зале компьютер: про то, что им знать не положено. Рассердился, конечно: стукнул в воспитательных целях того, другого. А они вдруг на меня набросились.
— А ты своим вопросом подтолкнул ребят на то, что надо убить всех мудрых. Так?
— Да нет же, достопочтенный. Только чтобы не убили меня совсем.
— Хочешь жить?
— А как же: кто не хочет?
— А они не должны хотеть?
— Так это ж разве я придумал?
— Короче: хочешь жить — выложишь правду. Нет: отдам обратно ребятам — а дальше их дело. Выбирай — сразу: я ждать не стану. Считаю до трёх. Раз…
И педагог-провокатор не стал дожидаться и счета «два» — закричал:
— Скажу, скажу: всё, всё скажу — только не отдавай им, зверёнышам. Не отдавай!
— Признаешь, что спровоцировал их?
— Признаю: делал, как велели.
— Кто?
— Он: Грой сам. Сказал: если сделаю, стану даже не полумудрым, а полным им. А если откажусь, то уж придется сделать со мной то, что с детьми, которых отбраковываю.
— А ты не знал, что?
— Нам про это не говорят.
— Ну, да: для вашего спокойствия. Лишь мудрые имеют право знать: если только их оно интересует. И ты, конечно, с радостью согласился. Как же: из всего лишь четверть мудрого вдруг стать полным. Такая редчайшая возможность может быть только раз.
— Так жить ведь хотелось. А тут хоть какая-то надежда, что не убьют меня соп… мальчики и девочки. А тогда…
— Вот теперь верю. Живи. Но только потом придется тебе повторить, что сказал,
Горгл, периодически выходивший проверить, не грозит ли что Маркду, вернулся и сообщил, что там всё в полном порядке. Гимназисты сидят кольцом на траве, а в середине Маркд вправляет им мозги, объясняя, что только сдуру можно было натворить такое. И они не обижаются: соглашаются с ним.
— Он был прав: без него мы бы тут не обошлись.
— Наверно, — вынужден был согласиться Конбр.
Педагог уже валялся на полу. Плечи его вздрагивали: он беззвучно рыдал. Лопнула затаенная мечта его: стать полным, настоящим мудрым. Заняться научным трудом, заслужить номер: перестать всю жизнь чувствовать себя неудачником. Ради этого согласился он на неожиданное предложение, даже сознавая опасность быть не только избитым, что и пришлось вытерпеть, но даже убитым. Тем более, Грой наверняка ликвидировал бы, если б отказался: с таким не шутят.
Не обращая больше на него внимания, Конбр подошел к бессильно полулежащеему тоже на полу мудрому, которого ему, а вернее Маркду, удалось спасти. Наклонился над ним:
— Многоуважаемый, ты в состоянии со мной говорить?
Тот ответил, прерывая слова тяжелыми стонами:
— Если надо.
— Необходимо. Но если тебе слишком трудно…
— Даже если трудно.
— Тогда скажи, кто тот, кого убили.
— Грикх… Он математик…гениальный… по настоящему… не дутый… как некоторые… даже в первой… элитной группе. Но мы… и он, и я… были в последней… потому что… у нас похищали авторство… кто только мог. Подожди… помоги мне сесть… будет легче говорить.
Конбр вместе с Горглом усадили его, и он смог заговорить почти без перерывов.
— Вы, действительно, не успели улететь с другими?
— Мы не собирались улетать в отличие от них.
— Почему?
— Смотрели трансляцию суда сегодня, слушали ваши речи. Узнали, к стыду своему только сегодня, про постоянные убийства отбракованных учащихся. После этого Грикх отказался бежать отсюда, когда всех предупредили о несущейся с аэродрома толпе гимназистов, крушащих по дороге всё, что можно.
Смог и меня уговорить, что мы скажем, что тоже возмущены тем, что творится. Что мы с ними — кого так безжалостно убивают: вместе присоединимся к тебе, чтобы бороться за то, чтобы отбраковки этой не стало. А они, конечно, нас слушать не стали: никакой веры мудрым — все они такие. И вот: Грикха убили, меня — если бы не вы — тоже едва не успели. А ведь мы… Мы собирались… а теперь он… Какими же мы оказались наивными!
— И теперь ты уже это не сделаешь никогда? А их возненавидел?
— Кого? Этих несчастных детей, обезумевших от страшного известия, что их жизнь ничего не стоит? Можно ли было ожидать, что они смогут сразу понять, что и мудрые могут быть разными? Тем более, когда их умышленно спровоцировали?