Планета звезды Эпсилон
Шрифт:
– Стой!
– шепотом окликнула она меня.
– Ты куда? Как ты здесь оказался?
– Я могу спросить тебя о том же... Я в триста восьмидесятую.
– Ничего себе!
– Тон Бэкки изменился.
– Там живет одинокая женщина.
Я не хотел, чтобы Бэкки думала обо мне плохо:
– Здесь живет сестра радиста нашей базы. Он просил передать ей посылку.
В это время наверху отворилась дверь, мы услышали женский голос и в ответ на него - голос Крауфа:
– В Верховном ведомстве уже есть определенное мнение на этот счет.
И тут грохнул выстрел.
Я
Когда мы сели в машину, долго ехали молча. Но все же я не выдержал:
– За что ты ее?
– Злобная, агрессивная клеветница. Словом, захотела в нынешней ситуации стать тем палачом, который получает шапку казненного.
– Неплохо... Вот, кстати, реакция на вашу деятельность, Крауф. Но что же она хотела, эта женщина?
– Грубо говоря, деньги, - резко бросила Бэкки.
– Да...
– со вздохом произнес Крауф, - деньги - это сила.
Помолчал и, вдруг обернувшись ко мне, заговорил:
– Когда в Верховное ведомство пришло анонимное письмо с проектом нового закона, его показали юристам, и те сначала посмеялись, а потом заявили, что об анонимке стоит подумать.
– Чтобы установить кровавую диктатуру?
– в упор спросил я.
– Да о чем вы говорите, Алексей?
– укоризненно ответил Крауф. Кровавая диктатура... Да, выборной системы Беана не знала никогда, но наша демократия достаточно развита.
– Я, конечно, не философ, не космический провидец, я просто женщина. Но позвольте мне сказать, - Бэкки смотрела на нас, как на демагогов. Человека нужно воспитывать, чтобы он стал человеком. Много есть к тому способов, педагогических и прочих, но они малоэффективны, иначе откуда грязь и нечисть? А вот при воспитании под страхом смерти во втором, третьем поколениях мерзость выведется как чума.
Когда мы подъехали к ее дому и Крауф начал прощаться, к нам подошел молодой человек.
– Я, собственно, к вам, - он протянул Крауфу руку, - но я не знал, где вы живете, выяснил только, что здесь вы бываете. Поэтому пришел сюда.
– Вы что, следили за нами?
– удивленно спросила Бэкки.
Тот не удостоил ее ответом.
– Меня зовут Рэв Дрибл, - представился он, - я решил войти в комиссию семнадцати. Мне слишком многое пришлось пережить, чтобы отказать себе в этом. Я надеюсь на вас. Я знаю, что личные обиды плохие советчики в деле справедливости, но у меня есть моральное право судить подлецов и негодяев.
– Кто же мог вас так обидеть?
– усмехнулся Крауф.
– Это не уличный разговор, - сказала Бэкки, - к тому же я страшно голодна. Идемте...
Дрибл смутился и пошел за нами.
– Это серьезный разговор, вполне серьезный, - повторял он, снимая в прихожей пальто, - я расскажу вам все, и вы меня поймете. Но сначала ответьте, как вы стали членом комиссии? Вы что, умнее, справедливее других? Вы что, бессребреник?
– допытывался он у Крауфа.
Мы прошли в комнату. Неожиданный гость заинтересовал меня.
– Может быть, бессребреник, - задумчиво ответил ему Крауф, разглядывая висящий над тахтой фотографический портрет Бэкки.
– Может
– Ага, значит, у вас общий взгляд на мир, поступки людей, и поэтому?...
– не унимался Дрибл.
– Мировоззрение здесь ни при чем, и вообще, я боюсь, что не смогу ответить на ваш вопрос. Меня вызвали, и я согласился.
– Неужели вы никогда не задумывались, почему вызвали именно вас, а не вашего коллегу, недруга, приятеля? И вы просто так согласились? Вы что, безжалостны по натуре?
– Нет, - ответил Крауф, - некоторые даже считают, что я человек мягкий. Врагов у меня нет. Я думал, прежде чем согласиться. И видите ли, я уверовал...
– Вот!
– Дрибл с облегчением вздохнул.
– Этого мне от вас и надо. Я тоже уверовал в то, что единственный способ поставить людей на место наконец найден.
Я уверовал и ощутил в себе право быть орудием возмездия ради справедливости.
Глядя еще на одного поборника справедливости, я думал, что присутствую при шутовском спектакле.
– Справедливость! Вы-то тут при чем?! У вас что, суда нет?
– спросил я.
– Правосудие имеет дело с готовыми преступниками, - обернулся ко мне Крауф.
– Но ведь не в природе разумного существа страсть к грабежу, обману, ко всему, что четко квалифицируется в своде законов. Важно другое. Чтобы стать насильником, нужно испробовать свою силу над слабым, затем над более сильным и так далее к вершинам подлости, к преступлению. Все логично, закономерно. Но комиссия карает тех, кто является потенциальным преступником. Лучше убрать язву сразу, чем ждать ее прободения.
Бэкки принесла ужин.
– Так кто же вас так обидел?
– серьезно спросила она Дрибла, усаживаясь к столу и приглашая нас.
Дрибл поведал нам свою историю. Он был одним из способнейших сотрудников химического института. И работал под руководством личности заурядной. Его руководитель понимал, что только благодаря таланту Дрибла, его знаниям лаборатория делает значительные успехи. Его грызла зависть.
Когда-то Дрибл был женат, но с женой прожил недолго. Расставшись, они не имели друг к другу никаких претензий. И вдруг в научный центр по координации исследований пришло письмо от некоего врача, оказавшегося приятелем начальника Дрибла. В нем утверждалось, что Дрибл много лет отравлял свою жену неизвестными химическими веществами, о чем врач, наблюдавший женщину, считал своим долгом уведомить руководство центра.
Все кругом были уверены, что Дрибл не злоумышленник, даже знали, что письмо врача инспирировано заведующим лабораторией, находились к тому и прямые доказательства. Однако бывшая жена Дрибла подтвердила обоснованность обвинения.
Директор, к которому Дрибл обратился за помощью в восстановлении справедливости и своей репутации, замялся и сокрушенно сказал, выразительно подняв глаза к потолку: "Я не в силах изменить то мнение..."
– Теперь мне ничего не остается, как торговать газетами, более почтенного занятия недостоин, - закончил Дрибл свой рассказ.