Плащаница из Овьедо
Шрифт:
— Посмотри! Умер! Он умер! — Всхлипывая, Джолин обхватила мужа за талию, тем самым предоставив Ханне возможность рассмотреть источник ее горя. Перед ней на траве лежал мертвый воробей.
— Почему он умер, Маршалл? — стонала она. — Почему? Ведь здесь должен быть их дом.
— Все в порядке, Джолин. Все рано или поздно умирают.
— Но не здесь! Здесь ничто не должно умирать. — Плечи женщины продолжали дрожать: Джолин все никак не могла найти себе утешение. — Что же это значит, Маршалл?
— Ничего не значит, — настаивал он. Помогая жене подняться, Маршалл бросил взгляд на дом и заметил Ханну,
— Чашечка чая тебя взбодрит, дорогая, — сказал он жене, которая смиренно позволила увести себя в дом.
Перед тем как зайти в кухню, он добавил:
— Ты просто волнуешься перед выставкой. Ничего удивительного. Это нормально. Все в полном порядке.
Ханне показалось, что эти слова предназначались ей, а не Джолин.
Глава 23
Выставка должна была проходить в помещении Призм Гэлери, которое находилось на втором этаже таунхауса [17] на Ньюбери-стрит, прямо над магазином, торгующим ультрамодными ваннами и туалетными принадлежностями. Лифта не было, но размещенная на мольберте афиша при входе указывала на лестницу.
«Видение и перспективы»
Новые работы Джолин Витфилд
Сентябрь, 2—25
17
Таунхаус ( англ.townhouse) — комплекс малоэтажных комфортабельных домов, совмещенных друг с другом боковыми стенами.
Начало было запланировано на пять часов вечера, но когда Ханна и Маршалл прибыли туда в два (Джолин была там уже с двенадцати, чтобы не упустить ни малейшей детали), они увидели, что в галерее уже толпится много народу. Посетители шумно переговаривались между собой; бармен, стоявший за столиком в углу, наливал белое вино и безалкогольные напитки, а официант Курсировал между посетителями с подносом с закусками.
Ханна не была уверена, что знает, как нужно вести себя на подобных приемах, поэтому не решалась отойти от двери. Она относила церкви и музеи, равно как и художественные галереи, к той категории мест, где люди выказывали свое восхищение благоговейным шепотом. Здесь же все напоминало причудливую вечеринку с коктейлями, где люди громко смеялись и непринужденно общались.
— Не бойтесь, — сказал Маршалл, заметив ее волнение. — Это все друзья и поклонники творчества Джолин. Критики придут позже.
Ханна пробежалась глазами по толпе и остановилась на докторе Йохансоне, который тоже был в числе приглашенных. Рядом с ним стояла женщина, которую, как ей показалось, она уже где-то видела, и только когда та повернулась боком, Ханна узнала в ней регистратора из клиники. Женщина сменила свой белый халат на черное платье с довольно смелым декольте. Что ж, по меньшей мере ей, Ханне, возможно, удастся завести парочку новых знакомых.
— Пойду скажу Джолин, что мы уже здесь, — сказал Маршалл. — Вам принести лимонада?
— Нет, спасибо, не сейчас, — ответила Ханна. — Я, наверное, сначала взгляну на картины.
Ханне казалось, что она не привлечет к себе внимания, если не станет
Больше дюжины картин висели на стенах галереи. Здесь они еще больше поражали и сбивали ее с толку, чем в мастерской в Эктоне. Там она воспринимала их как странное увлечение Джолин. Но сейчас эти картины пристально рассматривались людьми, которые со значением кивали и высказывали свое мнение. Очевидно, работы Джолин действительно чего-то стоили.
Ханна незаметно подошла к одной из картин, полотно которой разделялось на четыре неравные части двумя густыми коричневыми полосами, идущими на одну треть холста вниз и слева направо. В самом сердце полотна был надрез в два фута шириной, сделанный тупым ножом. Джолин заштопала его бечевкой, но швы были такими слабыми, что зрителю казалось, что они вот-вот разойдутся. Это, должно быть, «раны», которые Джолин нанесла холсту, а потом всеми силами старалась вылечить, догадалась Ханна.
Губчатый материал придавал нижней части картины особенное звучание. Но больше всего озадачили Ханну подтеки. Складывалось впечатление, будто Джолин намеренно вылила на свою работу стакан красно-коричневой воды, чтобы вниз стекали ручейки.
Ханна попыталась вспомнить ее рассказ о своих произведениях — картины означают только то, что вы хотите, чтобы они означали, — но все равно не понимала, что под этим подразумевается. Они были по меньшей мере некрасивые. Не хотелось бы ей, проснувшись утром, увидеть подобный шедевр.
Она наклонилась к табличке с названием, надеясь получить подсказку. «Возрождение» — гласила та. Не помогло.
Ханна перешла к следующей картине под названием «Собор», которую уже рассматривали мускулистый мужчина в черной облегающей футболке и с волосами — Ханне это точно не показалось, — имеющими синий оттенок, и его товарищ, худой и близорукий, с ушами, своей формой напоминающими кувшин. Последний вполне мог быть бухгалтером. Оба они воровато глянули на нее и ушли, оставив размышлять над содержанием картины в одиночестве.
В основном это были куски цветного стекла, вдавленные в толстый слой черной краски. Ханне было трудно увидеть в них собор, если только его не разрушило до основания прямое попадание авиабомбы. Определенно от картины веяло насилием, как будто бы Джолин выместила на ней всю свою агрессию. Но разве это удивительно? Ханна видела ее за работой.
— Поздоровайтесь с Ивет, — послышался из-за спины пронзительный голосок.
Ханна обернулась и увидела перед собой маленькую морщинистую женщину в фиолетовом тюрбане. Через ее костлявое плечо был перекинут портплед.
— Простите?
Женщина подтянула портплед, чтобы Ханна могла в него заглянуть. Оттуда сквозь черно-белую челку блестела глазками маленькая шитцу.
— Обычно он рычит на незнакомых людей. Но она так настаивала на вашей с ней встрече.
Ханна протянула руку и нежно погладила собаку по голове, за что та лизнула ее пальцы.
— Видите? Видите? — в восторге воскликнула женщина. — Ивет сразу поняла, что вы особенный человек.
— Она очень дружелюбна.