Плащаница из Овьедо
Шрифт:
Постепенно Ханна начала понимать, что этот свет — первые лучи восходящего солнца, пробившиеся сквозь занавески. Она снова встала и совершила очередную прогулку в ванную, на этот раз, чтобы плеснуть в лицо холодной водой. Нужно было проснуться и попытаться дать оценку тому, что произошло вчера.
Чашка крепкого кофе и пара минут наедине с собой, пока все остальные еще спят, помогут ей в этом.
Под ногами девушки тихо скрипел пол, когда она шла к двери. Ханна повернула ручку и, к своему удивлению, обнаружила, что дверь
Постепенно праздничный ужин по случаю предстоящего путешествия во Флориду всплыл в ее сознании, и она вспомнила, как миссис Грин посмотрела ей прямо в глаза и сказала, что Ханна — сосуд. Да, именно сосуд. Затем женщина стала быстро рассказывать что-то о том, что само Провидение привело ее к ним, как и их к ней.
— Ты — благословенная Богом среди нас, женщин, — добавила Джолин высоким голосом. Ханне точно это не приснилось. И когда она спросила, почему и как, женщина посмотрела на нее безумными глазами и просто сказала: «Это чудо. Разве не понятно? Чудо!» И повторяла эти слова снова и снова.
— Не нам сомневаться в мудрости Господа, — продолжила миссис Грин. — Он свел нас вместе. Он будет за нами наблюдать.
Воспоминания не переставали приходить. Ханна подумала о странных прогулках в сад среди ночи, когда Джолин, будучи в таком же возбужденном состоянии, стояла на коленях и что-то монотонно распевала, застывшая не отчего-то, таившегося в тени сосен или бегущих по небу облаков, а от кого-то. Тогда девушка просто спросила: «Тот, о ком Джолин говорила ночью в саду, Бог?»
— Нет, не Бог, — ответила Джолин, все еще пребывая в исступленном состоянии. — Его мать. И теперь ты станешь Его матерью.
Сказав это, художница сверкнула глазами, блестящими от слез, и стала раскачиваться из стороны в сторону; размах этих движений с каждым разом становился все больше и больше, так что Ханна всерьез побаивалась, что Джолин упадет. Маршалл и миссис Грин положили ей руки на плечи, чтобы остановить, и Ханна теперь не сомневалась, что они наблюдали это не в первый раз.
В конце концов ей позволили удалиться в свою комнату. Когда она была на втором этаже, миссис Грин крикнула ей:
— Тебе была оказана величайшая честь! Помни об этом. И помни о своем долге перед Вечностью.
Казалось, что слова, летящие вверх по лестнице, доносились не из этого мира.
Ей ничего не приснилось.
Свет, пробивающийся сквозь шторы, становился все ярче, и это означало, что солнце успело подняться над гаражом. Ханна повернулась к окну, прислонилась спиной к двери и задрожала всем телом. Как это могло с ней случиться?
Она обхватила руками живот, словно хотела приласкать малыша, находящегося внутри нее. Они говорили «его»,
А как же насчет всего остального? Весь этот бред о Боге, сосуде и судьбе, которая свела их вместе, чтобы Ханна родила ребенка. Может, они ошибаются? Неужели на самом деле думают, что она носит в своем животе сына… Холодная паника охватила ее, не дав закончить мысль. Она еще раз попробовала открыть дверь, а потом начала изо всех сил колотить в нее, пока не заболела рука. Внизу никто не шелохнулся, и тогда она стала бить еще сильнее, пока на лестнице не послышались шаги.
Ханна отступила и стала ждать. Ключ в замке повернулся, и дверь медленно открылась. Перед ней стоял доктор Йохансон. За ним — Летиция Грин, державшая поднос с завтраком.
— Как вы себя чувствуете этим прекрасным утром? — спросил доктор, словно это был очередной осмотр в клинике.
— Хорошо, — пробормотала в ответ Ханна и стала пятиться, пока не уперлась в кровать.
— Прекрасно, прекрасно… Вам теперь как никогда нужен хороший сон. — Он позволил миссис Грин войти в комнату и поставить поднос на комод.
— Ирландская овсянка, — сказала она. — То, что нужно холодным зимним утром.
— Спасибо, Джудит. Теперь оставь нас.
Женщина неохотно последовала его приказу и пошла к двери. Там она остановилась и, чтобы восстановить временно утраченный авторитет, проинструктировала Ханну:
— Смотри, чтобы не остыла. Ты же знаешь, овсянку невозможно есть холодной.
Доктор Йохансон подождал, пока она уйдет, затем сказал, энергично потирая руки, словно мыл их под невидимым краном:
— Итак, приступим. Слышал, что у вас вчера был славный ужин.
Как всегда, Йохансон пребывал в веселом настроении, и все те же морщинки проступали у него вокруг глаз, когда он улыбался. Но было что-то такое, что изменилось в нем, однако Ханна никак не могла уловить, что именно. Он казался более плотным, более сжатым, как будто кто-то утрамбовал его тучное тело, как землю. В глазах доктора пропал озорной огонек, и теперь его взгляд стал почти колючим.
Ханна опустила глаза, чтобы не смотреть на него.
— Так вы тоже в этом замешаны, да?
— Да, мы замешаны. Но этокасается и вас, Ханна. Вы — самая важная из всех нас.
— Я никогда не просила быть частью этого.
— А никто и не просил, Ханна. Мы все были призваны благодаря нашим способностям. Вам отведена самая сокровенная и решающая роль. Не сомневаюсь, что вы это осознаете.
— Зачем вы мне врали? И миссис Грин? Все вы?
— Врали? Вам просто предложили выносить ребенка для Витфилдов. Вы согласились. Теперь вы знаете, что это не просто их ребенок. Это — ребенок всех времен. Это же меняет дело?