Плащаница из Овьедо
Шрифт:
— Остановили? Вы имеете в виду… прервали бы?
— Нет, Джеймс, я этого не говорил. Ученых необходимо было бы остановить. Такой эксперимент осудили бы еще до того, как они смогли бы получить на него разрешение. Такой ответ тебя устраивает?
— А что, если кто-то уже вынашивает в своем животе этого ребенка? Что бы мы тогда сделали?
Терпение монсеньора лопнуло.
— Джеймс, думаю, с меня этого достаточно. Что на тебя сегодня нашло? Ты просто одержим этой темой.
— Потому что я думаю, что это уже случилось.
— Что? — Монсеньор Галахер инстинктивно перекрестился. — Возможно, нам следует продолжить этот разговор дома.
Он резко поднялся со своего места и вышел из
Если монсеньор Фрэнк Галахер и думал, что, продолжив дискуссию лицом к лицу в кухне приходского дома, сможет усмирить настойчивость отца Джимми, то вскоре пожалел о своем решении покинуть церковь. В более просторном помещении серьезность преемника стала даже более очевидной. Почти целый час Джеймс пытался разъяснить ему ситуацию со своей точки зрения, совал в руки распечатки, гневно рассказывал о фотографиях и каких-то обществах, изучающих плащаницы.
Монсеньор задействовал весь свой арсенал: бросал скептические взгляды, хмурился, презрительно фыркал, — но эффект был такой же, как если бы он стрелял по слону дробью. Не выдержав, старик всплеснул руками.
— Это совершенно невероятно, Джеймс! Вот все, что я могу сказать. В это невозможно поверить.
— Но мы должны разобраться.
— И что ты предлагаешь? Чтобы я, пастор церкви Дарующей вечный свет Девы Марии и представитель католической веры, поехал туда, постучал в дверь и сказал: «Извините, а это случайно не младенец Иисус в животе у молодой мамы?» Меня вмиг отсюда вышвырнут. Мы станем объектами насмешек, оба. И поделом. Я всегда знал, что у тебя пытливый ум, и ценил это вплоть до настоящего момента. Но со своим воображением ты слишком далеко зашел. И хочется верить, что дело только в воображении. Прости, Джеймс, но ты несешь чушь.
Он отодвинул стул и встал, дав понять, что разговор окончен.
— Тогда почему Витфилды так много от нее скрывали? Они одержимы историей казни Христа. Даже целый архив собрали.
— Джеймс! — Из уст монсеньора имя юноши звучало словно приговор. — Всем людям, независимо от их увлечений, позволено иметь детей. Суррогатных или любых других. Я уже достаточно наслушался всего этого.
Он глубоко вздохнул, затем продолжил:
— Второе пришествие обязательно случится. Но наступит оно по воле Господа, а не какого-то сумасшедшего ученого. Думать иначе — значит подвергать сомнению Его всемогущество. И боюсь, что сейчас мне придется установить одно правило ради твоих же интересов. Я запрещаю тебе видеться с этой женщиной. Независимо от обстоятельств. Если она нуждается в помощи Бога, я ей помогу. Если ей требуется консультация у психолога, я ей и это устрою. Но тебя это больше не касается. Все понятно, Джеймс?
— Да, отче, — невнятно ответит тот.
— Вот и хорошо. — Монсеньор Галахер развернулся и поспешил удалиться из кухни.
Словно окаменев, отец Джимми слушал, как ботинки монсеньора стучат по лестнице, как скрипит закрывающаяся дверь на втором этаже, и только тогда осмелился пошевелиться.
Глава 37
Успокойся и подыграй им. Успокойся и подыграй им.
Эти слова Ханна повторяла про себя, словно мантру.
Гнев, вскипавший в ней всякий раз, когда она вспоминала, что ее использовали, был здесь не к месту. Паника, от которой у нее пересыхало во рту, когда она представляла себе, что ее еще ожидает, здесь тоже не сулила ничего хорошего. Завтра приедет Тери, чтобы забрать ее. Она увезет ее от всего этого. И Ханна больше никогда сюда не вернется. И все закончится.
Успокойся и подыграй им. Успокойся…
В доме произошли перемены. Теперь главной здесь стала Джудит Ковальски; она забрала себе
— Мне, как и прежде, называть вас Летицией? — спросила у нее Ханна, когда женщина вернулась в комнату, чтобы забрать поднос.
— Как тебе хочется, — отрывисто ответила та, сразу отбив у нее желание продолжать разговор. — Ты мало съела.
— Я не голодна.
Джудит лишь пожала плечами, взяла поднос и, выйдя из комнаты, закрыла за собой дверь. Ханна ожидала услышать звук поворачивающегося в замке ключа. Когда этого не произошло, первое, что пришло ей в голову, была мысль о том, что Джудит просто забыла это сделать. Но потом она поняла, что, возможно, они ее проверяют. Поэтому Ханна специально оставалась в комнате, спускала воду в унитазе, лежала в ванне до тех пор, пока вода полностью не остывала, и четверть часа расчесывала волосы, пока кожа на голове не начинала болеть.
В одиннадцать Джудит Ковальски снова заглянула в ее комнату и объявила, что через час у них будет ланч в гостиной.
— Я, наверное, его пропущу, — ответила Ханна. — Я не хочу есть.
— Как пожелаешь. Мы готовили и на тебя, так что спускайся, если передумаешь.
Она опять резко развернулась и вышла из комнаты. И опять не закрыла дверь на ключ.
Ханне на самом деле не хотелось есть. Теперь ей было необходимо время, чтобы побыть одной, чтобы поразмыслить над событиями последних двадцати четырех часов и над тем, что будет с ней и ее ребенком. Она не была уверена, что полностью поняла всю ту научную тарабарщину, которую нес доктор Йохансон, и что вообще хотела в это вникать. Разговор о ДНК и эмбрионах в сочетании с религиозными пророчествами еще больше сбил ее с толку и напугал. Ей было понятно только одно: если яйцеклетка в ее матке была каким-то образом изменена перед имплантацией, как-то генетически подправлена, то Маршалл и Джолин не могли быть родителями этого ребенка. Это был не их ребенок. Она имела на него право, как и все остальные. Разве не она вынашивала его, кормила, защищала?
Ханна легла на кровать и обняла руками живот, представляя очертания головы ребенка, его маленькие ручки, круглый животик, который день ото дня становился все больше, и ножки, которые уже толкались с неожиданной энергичностью. Как и раньше, Ханна послала ему молчаливую весточку о том, что она его любит, любит своего будущего сыночка, и пообещала, что будет защищать его, защищать даже ценой своей жизни, если понадобится.
Все это время она ждала знамения и только теперь поняла, что оно было внутри нее. Кто бы ни был его отец(она — его настоящая мать. Не важно, как он у нее появился, она будет его оберегать и покажет ему этот мир. Ханна лежала совершено неподвижно, но чувствовала, как каждая клеточка его тела откликалась на ее душевный призыв. Никто никогда не сможет забрать у нее этого ребенка.
Шум во дворе заставил Ханну подняться и подойти к окну. В мастерской то и дело открывалась и закрывалась дверь. Она увидела, как Джолин выносит картины и укладывает их стопкой в багажник своего «мини-вена». За ней шел Маршалл с коробками. Ханна предположила, что в них находятся папки из шкафчика-регистратора. Мастерская закрывалась, а ее содержимое куда-то перевозилось.
Со вчерашнего дня никто не упоминал об отпуске, значит, увозили их точно не во Флориду. Джолин села за руль, и они с Маршаллом уехали, но вернулись уже через час. Так продолжалось до вечера.