Плащаница из Овьедо

Фолья Леонард

Если они откажутся принять ее, она заберет всю свою одежду, которую оставила у них (и в которую не влезет), и таксист отвезет ее в один из мотелей на границе штата. Приняв решение, Ханна почувствовала, что ее дыхание пришло в норму. Теперь ей уже лучше.

Герб стоял на подъездной дорожке и соскребал лед с ветрового стекла своей машины, когда такси остановилось на обочине. Сначала дядя не узнал ее, но что-то, видимо, мелькнуло в его сознании, и он перестал соскребать лед и во второй раз посмотрел на нее, уже более внимательно.

Ханне показалось, что его губы сложились в мимолетную улыбку на обычно суровом лице.

Девушка протянула таксисту десятидолларовую купюру и, пока тот собирал ее сдачу, осмотрела улицу в поисках Джолин и Маршалла. Но та была безлюдна. Одна из штор в гостиной была оттянута в сторону, и Ханна догадалась, что Рут наблюдает за ней.

Герб не скрывал своего удивления, когда девушка неуклюже вылезала из такси.

— Бог мой, ты только посмотри на себя!

Оказывается, стоять перед ним беременной и говорить с ним по телефону, будучи беременной, было для него совершенно разными понятиями.

— Осторожнее здесь. Тротуар скользкий.

Он подал ей руку, чтобы поддержать, и провел по дорожке к парадной двери. Ханна не могла вспомнить, когда еще дядя Герб был таким заботливым.

— Думаете, тетя Рут не обрадуется, увидев меня?

— Все уже давно в прошлом. Если хочешь знать правду, то мне кажется, что она постоянно жалеет о том, что позволила тебе уехать, хотя сама в этом, наверное, никогда не признается. Каждый раз, стоило мне только повесить трубку после разговора с тобой, Рут тут же устраивала мне допрос обо всем, что ты мне рассказала. Я говорил, что пускай сама тебе позвонит, раз уж сгорает от любопытства. Но ты же знаешь тетю Рут.

В этот момент, словно по сигналу, Рут открыла перед ними дверь. Первое, что бросилось Ханне в глаза, было то, что тетя заметно постарела за эти месяцы. В воспоминаниях племянницы она всегда оставалась непреклонной, суровой женщиной. Теперь черты ее лица сделались мягкими, как будто медленно таяли, уголки рта начали опускаться, щеки немного впали, а глаза, казалось, утратили хищное выражение.

— Это новое пальто? — спросила тетя, когда Ханна вошла в дом.

— Пальто? А, нет. Это Тери мне дала. Я его одолжила. Оно немного не по размеру, правда?

Ханна нервно хихикнула и попыталась натянуть пальто на живот.

— По мне, так это не твой стиль. Слишком ярко. Ты никогда так не одевалась, пока жила здесь.

— Да, наверное.

— Слишком красное.

Ханна сняла пальто и повесила его во встроенный в стену шкаф.

— Итак, как поживаешь? — осведомился Герб, чтобы заполнить неловкую паузу.

С чего бы ей начать? Как рассказать им о своей проблеме, чтобы они поняли? Естественно, что лучше не вдаваться в детали о докторе Йохансоне, Джудит Ковальски — Летиции Грин, ДНК и реликвиях, на которых была кровь Христа.

— Физически со мной все в порядке… Стала огромной,

насколько это возможно, но чувствую себя хорошо… А что касается остального, э-э-э, не всегда легко жить с людьми, которых не знаешь… И я вот подумала, что мне нужна небольшая передышка… Поэтому, когда Тери пригласила меня в гости…

— А у Тери есть где спать? — перебила ее Рут.

— На кушетке.

— В твоем-то состоянии? — В Рут проснулась присущая ей вспыльчивость. — Это же смешно! Почему бы тебе не побыть у нас и не поспать в своей комнате?

— Я не знала, захотите ли вы меня принять. В любом случае я здесь ненадолго.

— Глупости. Это же твоя комната. И можешь ею пользоваться, пока ты здесь.

То, что она услышала от Рут, не очень-то походило на приглашение, но Ханна полагала, что это все, на что была способна ее тетя. Вероятно, Рут решила притвориться и вести себя так, как будто бы это обычное воскресенье и их неприятные разногласия остались в прошлом. Причем они оба пытались это сделать. Ханна улыбнулась: их попытки очень ее тронули.

— Налить тебе чаю? Тебе же можно чай, да?

— Да, пожалуйста.

— Тогда проходи в кухню.

— Ханна, только не говори, что уже забыла, где у нас кухня, — пошутил Герб.

В кухне, сидя за столом, попивая чай и уплетая сладкие рулеты, они разговорились. Герб и Рут слушали ее рассказы об Ист-Эктоне, отце Джимми и церкви, а Ханна слушала их — о новых соседях через два дома, которые покрасили стены дома в цвет яиц американского дрозда (конечно, девушка его заметила, когда к ним ехала), и о том, как все соседи были этим недовольны.

Рут сказала по секрету, что в последнее время ее подводят ноги, но доктора никак не могут найти причину. Герб тут же заявил, что она вообще должна благодарить судьбу за то, что ей их еще не отрезали.

О ребенке не говорили, но Ханна не обижалась. Рано или поздно им придется затронуть эту тему. А пока что она наслаждалась забытым ощущением уюта, которое начало возвращаться к ней в этом доме. Оно исходило отовсюду, даже от Рут и Герба! Ханна попыталась понять причину. Детство ее никак нельзя назвать счастливым, и ей было трудно делать вид, будто ее и родственников связывают тесные семейные узы.

Но они были ее семьей, как ни крути, а здесь — ее дом. И вряд ли теперь что-то можно было изменить. Накопленные воспоминания никому не принадлежат и не подчиняются ничьей воле. Даже если навсегда порвать с прошлым, как она это, наверное, сделала, нельзя притворяться, что его вообще не существовало. Рут и Герб были частью ее, а она — частью их. Возможно, и они наконец-то это поняли. Возможно, когда она от них уехала, они почувствовали внутри себя пустоту, и поэтому ее возвращение — если проблема действительно заключалась в этом — не стало для них всех столь тяжелым испытанием, как она его себе представляла.