Пластилин колец
Шрифт:
Фрито застонал.
– Лучше бы мне было и не родиться, - сказал он.
– Не говори так, милый Фрито, - воскликнул Орлон.
– Минута, в которую ты появился на свет, была для всех нас счастливой минутой.
– Ну что же, я так понимаю - пора нам сказать друг другу "всего хорошего", - промолвил Килько, отводя Фрито в сторонку, когда они вышли из совещательной комнаты.
– Или правильнее - "до встречи"? Да нет, я думаю "всего хорошего" будет вернее.
– Всего хорошего, Килько, - сказал Фрито, подавляя рыдание.
– Как
– Да, конечно. Но я уже слишком стар для таких приключений, - произнес старый хоббот, искусно имитируя состояние полного паралича нижних конечностей.
– Как бы там ни было, а я припас для тебя кое-какие подарки.
С этими словами он извлек на свет пухлый сверток, и Фрито развернул его - без особого пыла, ибо помнил о предыдущем прощальном подарке Килько. Однако сверток содержал лишь короткий меч доброй старинной работы, да еще во множестве мест проеденный молью бронежилет и несколько зачитанных романов с заглавиями вроде "Похоть Эльфа" и "Девушка Гоблина".
– Прощай, Фрито, - сказал Килько, весьма убедительно изображая эпилептический припадок.
– Теперь все в твоих руках, а я трепещу, трепещу, задыхаюсь, о! о! положи меня под свежею листвой, оооооо! Оооооооо!
– Прощай, Килько, - сказал Фрито, и в последний раз помахав рукой, вышел, чтобы присоединиться к своим спутникам. И как только он вышел, Килько легко вскочил на ноги и ушмыгнул в зал, напевая песенку:
Я размышляю под столом,
Уклюкавшись до ручки,
Что всякий гном - осел ослом,
А эльфы все - вонючки.
Я размышляю под столом,
Хлебнувши алкоголя,
Об урков сексе групповом
Об извращенцах троллях.
Я размышляю под столом,
Надравшись до икоты,
Какие все же все кругом
Козлы и идиоты,
Как несказанно хорошо
Напакостить соседу
Подав на стол ночной горшок,
Позвать его к обеду!
– Горестно мне, что вы так скоро уходите, - примерно двадцать минут спустя торопливо говорил Орлон, обращаясь к отряду, выстроившемуся близ вьючных баранов.
– Но Тень растет, а дорога вас ожидает дальняя. Лучше выйти сразу, пока темно. У Врага везде есть глаза.
При самых этих словах с одной из ветвей ближнего дерева на них зловеще выпучились два больших, поросших толстым волосом глазных яблока, не удержались, сорвались и с громким всхлипом шлепнулись наземь.
Артопед обнажил Крону, его прежде сломанный, а ныне второпях подклеенный Меч, и взмахнул им над головой.
– Вперед, - крикнул он, - на Фордор!
– Прощайте, прощайте, - нетерпеливо сказал Орлон.
– Вперед и выше!
– вскричал Бромофил, мощно дунув с свой утиный манок.
– Сайонара, - сказал Орлон.
– Алоха. Аванте. Изыди.
– Кодак хаки но-доз!
– воскликнул Гимлер.
– Дристан носограф!
– возопил Ловелас.
– Habeas corpus, - сказал, взмахивая волшебным дрючком, Гельфанд.
– Я какать хочу, - сказал Пепси.
– И я тоже, - сказал Мопси.
– Вот щас вы у меня оба откакаетесь, - пообещал Срам, протягивая руку к здоровенному
– Ладно, пошли отсюда, - сказал Фрито, и отряд неторопливо зашагал по дороге, ведущей из Дольна.
Через несколько коротких часов уже несколько сотен футов отделяло их от барака, на пороге которого по-прежнему стоял Орлон с перекошенным от улыбки лицом. Когда путешественники проходили первый невысокий гребень холма, Фрито обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Дольн. Где-то в черной дали лежал Шныр, и Фрито ощутил жгучее желание вернуться, - так, может быть, пес вспоминает порой о давно позабытой блевотине. Пока он смотрел в ту сторону, поднялась луна, прошел метеоритный дождь, просияло полярное сияние, трижды пропел петух, грянул гром, стая гусей, построившись свастикой, пролетела над ним, и гигантская рука гигантскими серебристыми буквами вывела по небу: "Mene, mene, а тебе что за дело?".
Фрито охватило ошеломительное ощущение, что он подошел к какому-то поворотному пункту, что старая глава его жизни закончилась и начинается новая.
– У-у-у, морда паршивая, - сказал он, пнув вьючного барана по почкам. Четвероногое затрусило вперед, грозя хвостом чернеющему Востоку, а из глуши окрестных лесов донесся такой звук, словно некую огромную птицу быстро, но бурно стошнило.
5. Чудище на чудище
Много дней отряд продвигался к югу, избрав в проводники зоркий глаз Скитальца Артопеда, острое ухо хобботов да мудрую проницательность Гельфанда. В конце второй недели пути они вышли на большой перекресток и остановились, чтобы обдумать, в каком месте лучше всего пересечь Мучнистые горы. Артопед прищурился, вглядываясь вдаль.
– Вот он, мрачный пик Карабас, - произнес он, указывая на большой камень - километровую веху, торчавшую у дороги в нескольких ярдах от них.
– Значит, пришла нам пора поворотить на восток,- сказал Гельфанд, ткнув волшебной палочкой в солнце, что, покраснев, опускалось в пришедшие с моря тучи.
Над головой их с оглушительным граем промчалась утка.
– Волки!
– крикнул Пепси и напряг острое ухо, вслушиваясь в замирающий звук.
– Лучше всего остановиться здесь на ночь, - сказал Артопед, сбрасывая с плеч тяжелую котомку, которая, рухнув на землю, расшибла в лепешку мирного аспида.
– Завтра будем искать перевал. Через несколько минут отряд уже сидел прямо на перекрестке вкруг яркого огня, на котором весело румянился кролик из сценического реквизита Гельфанда.
– Хоть у настоящего костерка посидим, - говорил Срам, подбрасывая в весело потрескивающее пламя гремучую змею.
– Я так понимаю, знаменитые волки господина Пепси вряд ли к нам нынче ночью полезут.
Пепси фыркнул.
– Очень нужен волку пустоброд вроде тебя, - сказал он и запустил в Срама камнем, который, всего на фут промазав мимо Срамовой головы, оглушил тем не менее пуму.
Кружа высоко-высоко над странниками, незримый для них предводитель разведотряда Черных Ворон разглядывал их в полевой бинокль и, отрывисто чертыхаясь на языке своего племени, клялся, что в жизни больше в рот не возьмет спиртного.