Плата за молчание
Шрифт:
Этого разрешения мюнстерские сыщики не получили. Только четыре года спустя, когда разразился грандиозный скандал с делом Рорбах, министр внутренних дел ФРГ Шредер на запрос оппозиции сообщил бундестагу, что в интересах британских войск дальнейшее расследование было передано английской военной полиции, поскольку Беле был сотрудником британской службы информации. Однако и английская полиция ничего, к сожалению, не выяснила. Впрочем, по ее мнению, Беле вообще не был убит; просто, будучи пьяным, свалился в канал и угодил головой в гребной винт. Эту версию и преподнес встревоженной
Через две недели после того как мюнстерской комиссии по расследованию убийств пришлось передать все материалы по делу Беле британской военной полиции, был обнаружен новый труп. У Золотого моста на озере Аа под Мюнстером ребята заметили завернутый в кусок одеяла и перетянутый ремнем пакет. Они кликнули сторожа; тот зацепил пакет граблями, вытащил его на берег и, развернув, в ужасе отпрянул: перед ним были торс и руки мужчины. А вскоре один школьник выудил из того же озера другой пакет, тоже завернутый amp; одеяло и содержащий нижнюю часть мужского туловища. Части трупа и куски одеяла подошли друг к другу; голова, так же как у трупа из канала Дортмунд-Эмс, отсутствовала.
Руководитель комиссии по расследованию убийств обер-комиссар уголовной полиции Йохум снова взялся за розыски и снова быстро достиг первого успеха. На сей раз ему помог поясной ремень, которым был перевязан один из пакетов. Убийца или убийцы не знали или не учли привычки своей жертвы расписываться на всех носильных вещах. Написал покойный свое имя и на ремне. Правда, под действием воды сделанная химическим карандашом надпись смазалась, однако семь букв Йохум через лупу разглядел: «Гермбах». Адресное бюро смогло уточнить остальное. В Мюнстере значилось только двое мужчин, в имени и фамилии которых были в таком порядке расположены эти семь букв. Один из них, как выяснилось, за четыре недели до этого умер в возрасте 72 лет, второй - 43-летний маляр - значился проживающим совместно с женой Марией Рорбах на Керссенброкштрассе, 17.
Если мысль о связи между обоими найденными за последние 14 дней трупами до сих пор и не приходила еще в голову обер-комиссару Йорхуму, то после сообщения адресного бюро связь эта стала для него очевидной. Маляр Рорбах был уже известен ему по делу об убийстве Беле как один из интимных друзей склонного к гомосексуализму тайного агента. Недавно Йохум сам допрашивал явно не отличавшегося быстротой соображения и к тому же перепуганного Рорбаха. И тот произнес слова, на которые он не обратил в то время внимания, но которые теперь представлялись весьма важными.
– Если Эриха убили, хотел бы я знать, что теперь будет со мной, - сказал Рорбах и затравленно поглядел на обер-комиссара, точно спрашивая: можете ли вы уберечь меня от этой опасности?
Йохум лишь усмехнулся в ответ, ни секунды не думая, что предчувствие этого человека может так скоро сбыться.
Обер-комиссар все еще размышлял над странным пророчеством, когда машина комиссии по расследованию убийств подъехала к дому № 17 по Керссенброкштрассе.
Дверь квартиры Рорбахов была открыта. Мария Рор-бах спускалась за углем в погреб и сейчас как раз шла оттуда с двумя полными ведрами
– Вы фрау Рорбах?
– обратился к ней Йохум, в то время как двое его помощников, Шнейдер и Гейнце, уже начали первый беглый осмотр маленькой кухни.
Мария Рорбах не выразила особого удивления, когда Йохум без предисловия сунул ей под нос свой полицейский жетон.
Обер-комиссар Йохум не придавал слишком большого значения поиску вещественных доказательств. Его коньком была психология. Он считал, что выражение чувств - испуг на лице, дрожание рук при закуривании сигареты - говорит больше, чем любой след ноги или пальцевый отпечаток. Поэтому сейчас он очень внимательно наблюдал за стоявшей перед ним маленькой, полной женщиной. Но руки ее оставались в покое, а лицо, когда Йохум назвал себя, приняло скорее скучающее, чем испуганное выражение.
– Идемте в квартиру, - только и сказала она, сунув
ему ведро с углем.
С этим ведром в руке несколько опешивший от неожиданности Йохум и последовал за женщиной в кухню.
– Где, собственно, ваш муж?
– как можно невиннее спросил он, словно осведомляясь о старом знакомом.
– Работает, - односложно откликнулась она, высыпая уголь в ящик.
– С какого времени он отсутствует?
– С позавчерашнего утра.
– Где же это он работает, что по стольку времени не бывает дома?
Все еще возясь с углем, Мария Рорбах пожала плечами:
– Где-то за городом. У него нет постоянной работы. Малярничает где придется.
Йохум окинул взглядом кухню. На посудном шкафчике лежала аккуратно сложенная газета.
– Вы читали сегодняшнюю газету?
– Некогда было, - она покачала головой и подошла к раковине, чтобы сполоснуть руки.
– Что вам, собственно, нужно?
– Есть у вашего мужа какие-нибудь особые приметы на теле. Родимые пятна или еще что-нибудь в таком роде?
Женщина впервые испытующе посмотрела ему в лицо:
– Да, на спине у него рубец. Но почему вы спрашиваете? С ним что-нибудь случилось?
– Ваш муж мертв, фрау Рорбах.
Она посмотрела на него расширенными, недоверчивыми глазами:
– Мертв? Как мертв? Он был совершенно здоров…
– Мы пока ничего точно не знаем. Его труп найден в озере.
– Мертв… Нет! Нет!
– С жалобным криком она внезапно кинулась прочь из кухни и через минуту вернулась, ведя за собой мальчика лет четырех.
При виде незнакомцев малыш испуганно прижался к матери. Охватив его одной рукой за плечи, Мария другой нежно провела по его стриженой головке и лишенным всякого выражения голосом сказала:
– Норберт, говорят, наш папочка умер.
Позднее, на первом судебном процессе, обер-комиссар уголовной полиции Йохум так охарактеризовал ее поведение:
– Я могу сказать, что фрау Рорбах очень скупо выразила свои чувства. Она и слезинки не проронила.
Однако в тот момент скупое выражение чувств со стороны фрау Рорбах не показалось Йохуму подозрительным. Он лишь вежливо попросил ее отправиться вместе с ним в полицей-президиум, чтобы в качестве самого близкого покойному человека сообщить необходимые сведения о нем.