Плата за страх
Шрифт:
— У тебя все в порядке? — насторожился Гаврилов.
— У кого сейчас все в порядке? Не обращай внимания.
— Ты только скажи — я все для тебя сделаю. Просто тогда… Понимаешь, я сразу хотел тебя к себе перетащить. Поэтому и разговор откладывал. Думал, вот-вот наладится, утрясется — и позову. А время, сама знаешь, несется. Короче, дооткладывался до того, что звонить стало неудобно. Потом и вообще стыдно. Знаешь, когда я тебя вчера увидел, такую ослепительную, будто землю обетованную узрел. Ей-богу. Давай выпьем за нас!
Он опрокинул, не поморщившись, коньяк. Когда ставил рюмку, она заметила, как подрагивают
Олег долго смотрел на нее, и его размякшие, сильно постаревшие губы дрогнули.
— Может быть, так и нужно было? Чтобы я бился без тебя, а теперь мы опять воссоединились. Понимаешь, всю ночь не мог заснуть! Сначала от счастья, что увидел, нашел тебя опять. Потом от страха, что обиделась, что опротивел тебе и ты не придешь.
Он опять взялся за бутылку с коньяком. Налил себе, опрокинул. Раньше у него привычки так пить не было. И говорит быстро. Словно намолчался за эти годы.
— На мгновение будто все вернулось. Знаешь, никогда потом у меня не было такого ощущения полноты жизни, как с тобой.
Она не пыталась остудить его. Пусть выговорится. Слушала, изображая интерес и сочувствие. Спрашивала осторожно о детях, о работе, о быте. Ему, должно быть, казалось, что она как бы примеривается к ситуации. На ближайшее будущее. Но в самом деле это было прощанием. Грустными проводами окончательно отдаляющегося прошлого.
Вдруг Гаврилов посмотрел на часы:
— Знаешь что? Пошли, я тебе свою контору покажу.
Он встал, и она поднялась следом, радуясь смене темы. Он провел ее по отделам, представляя ведущих сотрудников. Их — ей, а не ее — им. Это обстоятельство вначале ей польстило, а потом насторожило. Обстановка здесь ей не понравилась.
Люди выглядели дергаными. Так ведут себя работники, которые не знают, чем придется заниматься через минуту. Разговаривали они с хозяином подобострастно. Но к этому в новые времена она уже привыкла. Если то, сколько ты заработаешь, зависит прежде всего от того, насколько ты нравишься хозяину, сохранить достоинство практически невозможно. У Воротникова сам порядок — когда зарплата равна проценту от заработанной тобой прибыли — обеспечивал людям самоуважение. У Гаврилова делили по должностям. К тому же Панкратова наметанным взглядом отметила, что явную нетрезвость Гаврилова подчиненные не замечают, как вполне привычное обстоятельство.
В офисе вроде бы царила кипучая деятельность: жужжали факсы, клацали компьютерные клавиатуры, шла суета с бумагами. Но ее не обманешь: люди здесь не дело делали, а паслись возле хозяина. Фирма работала, давала доход не от энергии дела, а от пинков начальников. Подтверждение не заставило себя ждать. У Гаврилова в кармане заверещал мобильник. Он, извинившись перед ней, нырнул за дверь ближайшего кабинета. Через секунду оттуда выскочили двое мужчин. Один — перепуганный сотрудник, другой — озадаченный посетитель.
А еще через несколько секунд донесся гневный вопль Олега Викторовича:
— А тебя я на кой туда послал?! Что хочешь делай! Но чтобы к вечеру все уладил и доложил!.. А мне плевать, хоть Папу Римского поднимай, но чтобы мать-перемать-тудыть-растудыть!
Сотрудники и посетители делали вид, что ничего не слышат.
Воротников тоже любил покричать. Но ему хватало ума никогда
Гаврилов вышел весь розовый и потный. Догнав Тамару Владиславовну, признался, шумно сопя:
— Никто ни черта не делает. Все приходится самому проверять. Ты представляешь? Качество работы совершенно не зависит от оплаты. Хоть озолоти, но если разгильдяй и лодырь, то все равно норовит схалтурить.
— Это правда, — кивнула Панкратова. — А ты не пробовал привязать их к проценту от прибыли?
— От прибыли? Да они тогда и на хлеб себе не заработают!
Последний кабинет, который он ей показал, находился напротив его собственного. Комната была гораздо меньше, чем у Гаврилова, но тоже прекрасно отделана.
— Здесь — кабинет моего первого заместителя, — объявил Олег Викторович. Показал на совершенно пустой широченный письменный стол и спросил: — Хочешь, этот кабинет будет твоим?
Из вежливости расхаживая вместе с хозяином по отделам, Тамара Владиславовна пыталась догадаться, к чему он клонит. Не ради же того, чтобы время потянуть, он затеял эту экскурсию. Но такого поворота она не ожидала.
— Что ты сказал?
— Я говорю, что хочу, чтобы ты стала моим заместителем! Правой рукой, как когда-то. Сегодня ночью я много думал и уверен: ты — тот человек, который мне нужен. Знаю-знаю, должен был это раньше понять. Но вот так получилось. Вспомни: из всех, кто со мной работал, ты была самой головастой ученицей. Да и потом, что бы там Глебский ни нудил, а я-то знаю, кто у вас после меня все тянул. Ты посмотри на себя — ты действительно царица Тамара! Чего тебе у Воротникова на подхвате киснуть? У меня ты будешь хозяйкой — любые условия, все полномочия!
Гаврилов не на шутку волновался.
«Так вот к чему ты подкрадывался!» — подумала Панкратова, машинально подчиняясь напору, с которым Олег провел и усадил ее за пустой просторный стол. Сам он сел с другой стороны, как проситель. Значит, не так уж хорошо она его помнила. Да, он соблазнял ее. Но — не постелью. Оказывается, он хотел, чтобы Панкратова работала на него. Это существенно меняло дело.
Сев за стол и увидев кабинет под этим ракурсом, Тамара Владиславовна на мгновение задохнулась. Что ни говори, а стать тут хозяйкой — заманчиво. Более чем. Как любой человек дела, она не могла не мечтать о возможности стать полновластной главой своего времени и своих сил. Ведь сколько сейчас усилий и нервов у нее уходит на то, чтобы извернуться и перехитрить дилетантские привычки своего начальника. Главной трудностью в «Аметисте» был именно Воротников. Как и прочие, он искренне полагал: если у него хватило ума стать хозяином, то хватит и на то, чтобы управлять. Как тяжело зависеть от капризов недоучки, который привык держаться на плаву за счет чутья и нахрапа!
Гаврилова она знала. И самое главное, он знал ее. Уж он-то, приглашая ее в заместители, понимал, она не из тех, чьи полномочия останутся только на бумаге.
Но только уж слишком грамотно он ее обрабатывал. Забыл, что она была самой старательной его ученицей. Назубок помнила все его приемы. В том числе и этот: «Хочешь, чтобы человеку захотелось занять какое-то положение? Помести его в него! Дай ему поосязать, почувствовать, ощутить на вкус — каково то, что ты ему предлагаешь!» Да, шикарное местечко.