Платина и шоколад
Шрифт:
— Заткнись, ради Мерлина. Иначе я уйду.
Вот это угроза. Ого, Гермиона.
Ей чуть не стало смешно. В последнее время она слишком подвластна истеричному веселью.
— Не хочу расстраивать тебя, но нам по пути.
— Малфой…
— Что, Грейнджер?
— Я ненавижу тебя.
Он фыркнул и, кажется, закатил глаза. С таким видом, что сомнений не оставалось — сковывающее напряжение отпустило.
Чёрт с тобой.
Они уже были у самой лестницы в холл, здесь людей оказалось куда больше. Наверное,
Или это ощущение появилось от того, что каждый — каждый, к чёрту — посмотрел в их сторону, пока они спускались вниз.
— Господи, хуже, чем на балу, — пробормотала Гермиона, стараясь опустить лицо как можно ниже. — В следующий раз напомни мне, чтобы я не соглашалась на твои сомнительные идеи и…
— У тебя сегодня намечена встреча с патлачом?
Его вопрос прозвучал внезапно, и девушка даже подняла голову, удивлённо моргая. Спрашивая себя, как давно она привыкла к этому прозвищу Курта.
— Нет, — она не поняла, к чему это было. Но чётко уловила долю облегчения в сосредоточенном лице. Даже прохладная улыбка осмелилась приподнять угол губ Драко.
— Хорошо.
— Тебя это настолько волнует?
Видит Мерлин, спрашивать об этом Гермиона не хотела. И была в полном ужасе от того, насколько самодовольно это прозвучало.
Надменный взгляд, скошенный на неё с уставшей ленцой — и ответ не требовался. Судя по всему, ему вообще всё равно, как часто они с Миллером встречаются.
А затем фраза, которая заставила лицо покрыться красными пятнами румянца:
— Твой стол направо, Грейнджер.
Мерлин.
Она по инерции сделала пару шагов за Драко, в сторону слизеринцев, когда они вошли в зал?
Быстро. Сделать что-то.
Бросить на Малфоя недовольный взгляд и умчаться за своё место, где уже сидело пару гриффиндорцев.
Так она и поступила, старательно игнорируя прохладную усмешку.
Он так и знал, что Грейнджер сделает это. Она всегда так делала — с расстановкой и удовольствием. Бросала этот взгляд и удалялась, высоко задрав голову.
На этот раз растерянность, которую он словил в тёмных глазах с самого утра, не покидала её до сих пор.
А стоило ей отойти шагов на десять, грудь снова стиснуло этой невозможностью вдоха. Как и утром. Как и вчера.
Блять…
Тяжело, почти натужно вздохнув, Малфой пошёл за свой стол, недовольно хмурясь, когда не заметил на своих местах никого из товарищей, кроме уныло ковыряющей в тарелке Дафны, что сидела поодаль. Он отстранённо махнул ей рукой, усаживаясь за стол и придвигая к себе бокал с какао. Рассеянно обхватывая его пальцами.
Снова чувствуя, как хмурится лоб.
Он не знал, что делать. Он, к чёртовой матери, не имел грёбаного понятия, что теперь делать.
Потому что. Это был. Поистине полный конец.
Отец всегда говорил, что человек, добиваясь своей
Сегодня ночью ему приснилось, что Грейнджер умерла.
Это смешно. Но ему снилась её смерть. И он проснулся с колотящимся сердцем и ревущим отчаянием в груди. Сел на постели, обхватив голову руками, и раскачивался как чёртов псих, глядя в пустоту перед собой. Сдерживая желание вскочить и ворваться к ней в спальню, чтобы убедиться, что всё в порядке.
Но он сидел.
Пока из светло-серой дымки комнату не наполнил прохладный утренний свет. После чего Драко встал, умылся ледяной водой и вернулся в комнату, застыв у стола. Уперевшись в столешницу руками и глядя на открытую страницу дневника, где было обозначено имя.
Просто её имя. Без лишних слов, без лишних уточнений.
Мать написала имя той, на кого пал херов-выбор-херового-Миллера. А почему бы и нет.
“Гермиона Грейнджер”.
И несмотря на то, что Драко захлопнул чёртову тетрадку, бросив её в самый нижний ящик, эти буквы плыли перед глазами целый день.
Целый. Херов. День.
И мысли. Дурацкие, они не натягивались на голову. Бились о Малфоя, разбиваясь и возрождаясь, пока он тонул в этой беспомощности. В этой долбаной беспомощности.
Он думал о том, как Грейнджер может умереть. Думал со вчерашнего дня. Ненавидел каждую мысль и обсасывал её со всех сторон, полируя. До блеска.
Это абсурд.
И первым желанием было стереть Миллера с лица земли. Просто уничтожить. Его не станет. Не станет проблемы. Не будет больше ничего. Останется только понадеяться, что вместе с ним сдохнет и его блядский папаша.
Скажи ей.
Ты должен сказать. Для этого всё и делалось.
Ты собирался сказать, когда она спустилась. Собирался, пока вы шли в зал. Но он не мог.
У Драко язык забивался в задницу, когда он чувствовал Грейнджер рядом с собой.
Когда он сидел сегодня утром, качаясь из стороны в сторону, просто осознавая, что она спит в соседней спальне. Она. Живая. Спит в своей постели. А в его голове знание того, что она и её семья на прицеле у приспешников.
Нет.
Нет, он не скажет ей. Он ни черта ей не скажет.
Она умрёт от беспокойства. Она не сможет мыслить разумно. А мозги Грейнджер сейчас нужны даже больше, чем что-либо ещё. Если он скажет… это может оказаться правдой. Точнее, это станет правдой осознанной.
Это конец.
Конец, Драко. К этому вы и шли. Получилось даже слишком быстро. Но что теперь?
Господи, почему всё, даже то, чего ты ожидаешь, приходит так неожиданно? Когда ты разобран и не подготовлен. Когда ты знаешь, чего ждать. И невыносимо боишься этого ожидания.