Платина и шоколад
Шрифт:
Поттер несколько секунд молчал. Потом скосил на рыжего взгляд, слеповато щурясь.
— Я твой друг, я не обязан грузить тебя этим.
— А Джинни — моя сестра. И она грузит меня всем, чем может. Потому что из нашей семейки в школе остались только мы вдвоём.
Гарри тяжело вздохнул, вновь поднося руку к лицу, и потёр лоб, зарываясь пальцами во влажные волосы.
— Слушай… — он вдруг понял, что не имеет никаких сил на то, чтобы спорить с рыжим. И ощутил реальное желание поделиться. — Тебя беспокоит, что мы ссоримся с Гермионой?
— И это тоже, — угрюмо
— Я обещаю, что попрошу у неё прощения. Завтра. За то, что устроил… на завтраке. Так пойдёт?
Уизли задумчиво поскрёб макушку. Потом кивнул. И добавил:
— И расскажешь, что там с Джинни.
На этот раз пауза затянулась. Но Поттер всё равно кивнул в ответ.
— Хорошо. Обещаю.
И, кажется, ему действительно стало легче. Потому что он всеми фибрами ощутил, как с души рыжего рухнула огромная гора.
— Ладно. Теперь можем спать.
И полог снова опустился. А через несколько секунд тихо скрипнула соседняя кровать.
— Добрых снов, Гарри.
— Добрых.
Он ещё немного посмотрел в темноту перед собой, а потом вздохнул и закрыл глаза.
Не было никаких препон для того, чтобы держать что-либо из произошедшего в секрете. Всё было настолько банально, что просто вымораживало.
Гарри хотелось движения. Он хотел тренировок по квиддичу, которые стали теперь какими-то скомканными и торопливыми. Он хотел походов в “Три метлы”, как раньше. Пусть это просто бокал грога и компания друзей, но это выметало любые мысли из головы. Он хотел, чтобы Джинни прекратила наконец-то носиться за ним, как за маленьким ребёнком, не способным ни на что без посторонней помощи. На фоне этого они и поссорились вчера, прямо посреди гостиной, вызвав удивлённые взгляды в свою сторону.
Он хотел, чтобы Гермиона вернулась.
Он соскучился по ней. До чёртиков не хватало её замечаний, её толчков к выполнению домашних заданий, её тёплого взгляда, когда он или Рон несли какую-то чепуху.
Вымораживало, что этот взгляд теперь она бросала только за слизеринский стол. Грёбаные слизеринцы. Уроды. Малфой — сука.
Челюсти сжались, Гарри сам не понял, когда его начало это настолько бесить. Наверное, через пару недель после их назначения, когда что-то начало неотвратимо меняться. А она, кажется, была даже не против этих изменений.
Просто катилась туда, куда её тащил этот идиот.
Гарри даже не корил себя за то, что злость на Гермиону стала уже чем-то привычным и близким. Она не имела права поступать так с ним. Она не имела права поступать так с их дружбой.
Потому что война со слизеринцами была чем-то большим, чем правило. Это было установкой. Тем, что принимается по-умолчанию. И иначе быть не могло.
На соседней кровати заворочался Рон, и Поттер ощутил давящее чувство острой вины где-то внутри. Рыжий переживал, когда всё шло не так. Сбивалось с ритма. Он наивно полагал, что верить можно всему, что говорит Гермиона.
Гарри пообещал извиниться перед ней.
Это будет правильно, не так ли?
Только ради друга. Он и так чувствовал себя достаточно виноватым перед Роном.
Поттер был не уверен.
Вообще ни в чём. Потому что в глубине души он надеялся, что завтра его не простят.
* * *
Если бы Гермиону попросили описать свой самый отвратительный день одним словом, она бы ответила, не задумываясь: “суббота”.
Это был один из тех бесполезных выходных, когда ты планируешь столько всего и не успеваешь ровным счётом ничего. Это был один из тех дней, когда к вечеру ты словно выжатый лимон идёшь в Башню, яростно топая по каменному полу, и думаешь: к чёрту всё это. А тебя ловит твой декан и напоминает о том, что ты обещал помочь с ежемесячным графиком успеваемости курса.
И ты думаешь — гррр, — но идёшь за ним. Уже не так яростно топая, но захлопывая дверь в кабинет профессора чуть громче, чем делала это обычно.
Смело.
А ещё, пока в твоей голове только отрывки фамилий и имён, ты мечтаешь забыть о том, что поссорилась утром с лучшим другом, потому что он полез к вашему врагу. О том, что в библиотеке прошло очередное-бесполезное-занятие с Куртом, который сегодня был почему-то слишком молчалив. О том, что на собрании префектов ты снова была одна, потому что у Малфоя два дня подряд проходят тренировки по квиддичу до самого вечера. А значит, половина твоих слов просто пропускается учениками мимо ушей, а одна из студенток даже в наглую достаёт пилочку и начинает подпиливать ногти. И приходится повышать голос, потому что твоё настроение упало уже, кажется, в самый возможный низ.
А от осознания, что ты здесь едва ли не чёртово пустое место, почти хочется плакать.
Конечно, ты себе этого не позволяешь.
Суббота закончилась для Гермионы поздним вечером и безрадостной мыслью: наконец-то. Она переоделась, вооружилась томом по Высшим Зельям и залезла в постель, стараясь не думать о том, что они с Малфоем не виделись с самого завтрака.
Да и зачем им видеться?
В идеале Грейнджер теперь должна отчитываться только Блейзу о каждой встрече с Миллером, но смысла в этом сейчас не было вовсе, потому что два часа в полной тишине мало о чём могут рассказать.
А Драко был зол.
Она видела, как он выходил из Хогвартса — Гермиона как раз шла с обеда, направляясь в библиотеку. Губы его были плотно сжаты, а лоб прорезали морщины. Он отправлялся на тренировку, и она даже позавидовала слизеринцу. И всем, кто занимался квиддичем.
Наверное, это даёт отличную разрядку.
А потом в течении получаса занятий пыталась выкинуть из головы образ горячего и вспотевшего Малфоя.
Суббота была серой, липкой. И, кажется, бесконечной.
Теперь, лёжа в кровати, оставалось только выкинуть мысли о нём из головы и погрузиться в изучение предмета, которое, впрочем, через четверть часа прервалось отяжелевшими веками и ослабевшими руками, лежащими на истрёпанной странице.