Плавание в Византий
Шрифт:
«Лишь бы он был тем, о ком я думаю, — взмолился Филлипс, — А то я сыт по горло одиночеством среди этих людей».
— Можно войти? — спросил он.
— Эгей, приятель! — громогласно воскликнул мужчина в чане. — Входи и прелестницу свою веди! Разрази меня гром, да окромя нас в сию бадью поместится орава!
Заслышав громогласный рык, Филлипс ощутил мощный прилив бодрости. А эти архаизмы! «Разрази меня гром». Здесь так не говорят.
Выходит, это правда! Какое облегчение! Не одинок! Еще один реликт былой эпохи… Товарищ по несчастью… Путешественник, занесенный штормами времени из более
Между тем бородач, добродушно ухмыляясь, продолжал:
— Давай, приятель, присоединяйся к нам! Приятно видеть обычного человека средь этих мавров и плутоватых португальцев! Но где твоя прелестница? Девиц-то вдоволь не бывает никогда, согласен?
Невероятно мощен, энергичен, даже с избытком. Ревет, рычит, рокочет. Похож на персонаж из старой киноленты про пиратов: такой неистовый и неподдельный, что кажется надуманным.
Охрипшим голосом Филлипс спросил:
— Ты кто?
— Я? Сын Неда Уиллоби из Плимута, звать Фрэнсис. И до недавних пор я преданно служил ее величеству, покуда не был подлым образом похищен силой зла и брошен к этим вот арапам или индусам. А сам кем будешь?
— Чарльз Филлипс. — Замешкавшись на миг, продолжил: — Из Нью-Йорка.
— Нового Йорка? Это где ж такой? Приятель, свято уверяю, не слыхал!
— Город в Америке.
— Город в Америке, ну кто бы сомневался! Да это просто чудо из чудес! В Америке, как же. Не на Луне, чай, не на дне морском. — Уиллоби обратился к девушкам: — Слыхали? Из города в Америке явился! В обличье англичанина, хотя диковинны манеры и говор тоже странноват. Город в Америке! Именно город. Чтоб я истлел, что ж я услышу дальше?
Филлипс почувствовал благоговейный трепет. Возможно, этот человек ходил по Лондону шекспировских времен. Подняв свой кубок, чокался с Марло, Эссексом, Уолтером Рэли. Видел в Ла-Манше неповоротливые корабли Армады. У него перехватило дух от этих мыслей. От жаркой, душной банной атмосферы все поплыло перед глазами. Теперь уж Чарльз не сомневался: он не единственный реликт — не одинокий гость, — затерянный в пятидесятом веке. Эксперимент успешно продолжают. Ноги подкосились, и Филлипс ухватился за косяк. Собравшись с силами, спросил:
— Когда ты упомянул ее величество, уж не Елизавету ли Первую имел в виду?
— А то! Елизавету! Насчет же Первую, стоит ли сие упоминать? Заведомо она одна-единственная. Первая и Последняя, боже ее храни, и других нет!
Филлипс опасливо рассматривал бородача. Он понимал, что действовать следует осторожно. Один неверный шаг, и он поплатится тем, что Уиллоби перестанет воспринимать его всерьез. Насколько этот человек восприимчив к абстрактным понятиям? Что он знает — что кто-нибудь из его столетия знал — о прошлом, настоящем и будущем и вероятности того, что каким-то образом можно переместиться из одного времени в другое так же просто, как из графства Суррей в графство Кент? Ведь это идея двадцатого века, в лучшем случае — девятнадцатого: фантастическое допущение, которое вряд ли всерьез рассматривалось до Уэллса, который послал своего путешественника во времени наблюдать красное солнце мирового заката. Мир Уиллоби — мир протестантов и католиков, мир королей и королев, мир парусников, шпаг; мир, который Филлипсу
Но этот человек и Чарльз — союзники, вынужденные противостоять миру, в котором они неуместны. Надо рискнуть.
— Елизавета Первая — королева, которой ты служишь, — сказал он. — Придет время, и в Англии будет править королева с тем же именем. Вернее, уже правила.
Уиллоби замотал головой, словно озадаченный лев.
— Другая Елизавета, говоришь?
— Просто вторая королева с тем же именем, ничего общего с первой. Она будет править спустя много-много лет после королевы-девственницы, в те дни, которые ты назвал бы грядущими. Я это знаю наверняка.
Англичанин, нахмурившись, уставился на него.
— Ты видишь будущее? Ты прорицатель, да? Или колдун? А может, ты один из тех нечистых, которые меня сюда забросили?
— Ни то, ни другое, ни третье, — спокойно сказал Филлипс. — Такой же заблудший, как ты.
Чарльз вошел в загородку и присел у чана. Обе женщины смотрели на него с легким изумлением. Не обращая на них внимания, он спросил у Уиллоби:
— Ты хоть имеешь представление, где очутился?
Англичанин довольно верно угадал, что в Индии.
— Сдается мне, этот мавроподобный народец — какие-то хиндустанцы, — сказал он.
Это уменьшало шансы Филлипса втолковать Уиллоби, что с ним произошло на самом деле. Англичанину и в голову не пришло, что он далеко не в шестнадцатом веке. И конечно же, он даже не подозревал, что мрачный город, в котором он находится, — явление прошлой эпохи, даже более отдаленной, чем его собственная.
«Есть ли хоть какой-то способ объяснить ему все это?» — размышлял Филлипс.
Бородач в этом мире три дня. Убежден, что его перенесли сюда демоны.
— Они пришли за мной, когда я спал. Меня сцапали адские прихвостни — один Господь знает за что — и в мгновение ока перебросили в это знойное царство из Англии, где я мирно почивал среди друзей и родни. В аккурат, когда я отдыхал после очередного морского похода. Знаешь Дрейка, славного Фрэнсиса, моего тезку? Тысяча чертей, вот всем морякам моряк! Мы снова должны были выйти в море, он и я, но вместо этого я очутился здесь… — Уиллоби придвинулся поближе и произнес: — Позволь спросить тебя, провидец, как это возможно, чтобы человек заснул в Плимуте, а проснулся в Индии? Чертовски странно.
— Верно, — согласился Филлипс.
— Но кто умеет веселиться, тот горя не боится. Верно подмечено? — Фрэнсис кивнул в сторону женщин. — По крайней мере, даже в варварском краю нашел себе я утешение, балуясь с этими вот португалками…
— Португалками?
— А кто ж они по-твоему, если не португалки? Кто держит побережье Индии, как не Португалия? Ну, смотри, здесь два типа людей — смуглокожие и другие, белотелые — полновластные хозяева, возлежащие в этих купальнях. Ежели они не хиндустанцы — а я так мыслю, что нет, — значит, они, само собой, португальцы. — Он рассмеялся, притянул женщин к себе и принялся потрясать их грудями, словно гроздьями фруктов, — Ну, вы это или не вы, голенькие папистские шлюшки?