Плавать с дельфинами

Пицци Эрин

Бен встретил взгляд Пандоры и подмигнул ей. Она хихикнула, поняв, что благодаря ему могла вновь ощутить себя ребенком. Он как бы позволил ей восполнить целые годы, когда-то потерянные ею. Как раз это требовалось, чтобы понять наконец, кто она есть на самом деле.

Глава двадцать вторая

Пандора была рада тому, что при двух прошлых погружениях находилась рядом с такими опытными подводниками, как Чак и Ева. Кое-чему от них она научилась, а потому и нынешнее, ночное, погружение, поначалу ее страшно пугавшее, быстро превратилось в увлекательное, чудесное приключение. Тем более что в ночной воде, из толщи которой ее фонарь то и дело выхватывал проплывавших мимо рыб, она больше не ощущала

себя пришельцем, чужаком. Здесь, в глубине, передвигаясь в темных, покрытых тенью водах, дыша ровно и спокойно, она начала вдруг замечать в себе проявления какой-то новой силы. Рядом была Ева, но в протекции и гарантиях надежности с ее стороны Пандора не нуждалась. Поблизости находился также Чак, но, как она вдруг поняла, ей не нужно было ни его одобрение, ни само его присутствие, чтобы освободиться от каких-то своих страхов. Она хотела сама, свободная от посторонних влияний, исследовать тот огромный и неизвестный ей мир, что долгие годы жил в ее воображении.

Многое изменилось в Пандоре. Вот и недавно, когда Моника начала было жаловаться по поводу туфель на высоких каблуках да жары, Пандора спокойно, даже с улыбкой, ответила ей:

— Брось ты, ма. Тебе полегчает, как только мы доберемся до гостиницы. И к тому же я сразу закажу тебе еще ромового пунша.

— Может, к рому ты мне предложишь еще и какого-нибудь красавчика, — фыркнула ее мать.

— Постараюсь выполнить и эту твою просьбу. — Пандора пошла впереди по пыльной дорожке, ведущей как раз к тому гостиничному коттеджу, где когда-то жила сама и где впервые приняла Бена. Снимать этот коттедж для матери ей не хотелось. В конце концов она это сделала, но на душе было все еще неспокойно, потому что, во-первых, она очень дорожила теми первыми часами любви с Беном, а во-вторых, некоторые прошлые переживания, которые, казалось, должны были уже оставить ее, стали вдруг удивительно легко возвращаться.

До приезда на этот остров жизнь представлялась Пандоре чередой последовательных событий, большинство из которых были крайне неприятными, но некоторые, случалось, давали неожиданный повод чувствовать себя действительно счастливой. Занятая будничными проблемами, она так и не смогла ни разу остановиться и мысленно окинуть взглядом свою жизнь. Подобно тому, как смотрит ребенок в игрушечную трубу с калейдоскопической картинкой. Жизнь Пандоры до Малого Яйца напоминала длинную прямую линейку. На этой линейке дюйм за дюймом отмечались все этапы, начиная с самого рождения, и когда-нибудь, на дальнем конце, появилась бы и отметка о смерти. Но обстоятельства изменились, и, сойдя вдруг с прямого пути, женщина обнаружила не только новое понятие времени — она ощутила громады, бездны горячих влажных часов, ничем не заполненных, кроме морей, океанов воспоминаний, а также таких личностей, как мисс Рози, Джанин и ее сестры, при каждой возможности самозабвенно предающихся «бабьим разговорам». «Уходи отсюда, — часто бросала Окто Джанин, — мы хотим поговорить между нами, бабами». И Окто уходил, подхватив Бена под локоток: «Пойдем. Бабьи разговоры вредны мужчинам. Они плохо действуют на наши мозги. Бабы — другие люди, не как мы». И они шли в бар поиграть в бильярд или в домино.

Моника буквально рухнула в кресло из пальмовых ветвей, стоявшее посередине гостиничного номера, громко вздохнула. Сигарета выпала из ее рта, макияж тек по щекам.

— Держись, ма. Я сейчас закажу пару стаканчиков чего-нибудь освежающего, а потом принесу тебе полотенце. Тебе надо вытереть лицо.

— К чертям полотенца. Я приму душ. — Моника поднялась и начала стягивать с себя узкое полиэстровое платье в горошек.

Глядя на мать, Пандора вспомнила, с какой гордостью та всегда в любой подходящий и неподходящий момент любила выставить напоказ свое голое тело. А вот запах его Пандоре никогда не нравился, лаже в детстве. Другие мамы, накручивавшие длинными субботними утрами свои волосы на огромные, пугающего вида бигуди, а потом долго и ожесточенно сушившие их, источали запах чего-то вкусного и душистого, что очень нравилось сидящим рядом их маленьким дочкам.

Пандора тоже считала, что мамы должны пахнуть коктейлем из шоколада с мятой и чуточкой ванильного мороженого. Моника, однако, никогда так не пахла. Ее запахом была смесь табака, розовой мучнистой пудры для лица, а также некоего мускусного аромата, всегда перебивавшего любые духи, в каком бы количестве ни опрокидывала их на себя Моника. А сейчас, когда мать сняла платье, в чуткий нос Пандоры ударил еще и застоявшийся потный смрад, прихваченный в местном аэропорту.

— Ванная вот здесь, ма. Пойду включу тебе душ. — Пандора торопливо проскользнула к ванной комнате. За собой она услышала шаркающую походку Моники. Пандора развернулась и выставила в сторону матери развернутое банное полотенце, прикрываясь им как тореадор от атаки разъяренного быка. Заметив, к своему удивлению, что обвислый живот матери почти что скрыл треугольник ее седеющих лобковых волос, Пандора вновь испытала острый приступ жалости. Перед ней была уже не та женщина с красивым крепким телом. Живот матери, весь в складках и морщинах, напоминал, скорее, большой выцветший лимон, давно валяющийся под лимонным деревом. Все бедра Моники были исполосованы синими венами, похожими, как показалось Пандоре, на тугие шишковатые переплетения болотных ризофор.

Бледно-голубые глаза матери с удивительно черными точками зрачков в упор уставились на Пандору.

— Я немного пополнела с нашей последней встречи, милая. Но я еще способна привлекать мужчин.

— Иди в душ, ма. Это здорово освежит тебя.

Мать повернулась к душу, подняла голову, подставила лицо струям воды. Душ ударил по слабой спине Моники, сбежал на оттопыренные ягодицы. Пандора, все еще стоявшая рядом и терпеливо державшая полотенце, вдруг поняла, что одним врагом у нее стало меньше. Мать она себе, конечно, от этого не приобрела, но вот врага в лице Моники точно уж лишилась. Во всяком случае, между ней и Моникой мог установиться наконец мир.

Полотенце лежало теплой белой массой в ее руках. Пандора даже вдруг почувствовала знакомый ритм, слабое медленное биение того большого любящего сердца, что впервые услышала в горах. Да, как в том барабане! Конечно. Как в барабане! Всеобщая любовь, дар женщин, который только они могут вручить другим женщинам или мужчинам. Пандора вдруг увидела лицо Джанин.

— Какая вода холодная! — взвизгнула Моника. Ее крик прервал думы Пандоры.

— Не беспокойся, сейчас согреешься, ма. Возьми. — Пандора накинула полотенце на плечи Моники. — Видишь, ты сразу посвежела. Как ты себя чувствуешь?

— Об этом я смогу сказать чуть позже, после обещанного пунша. Бог мой, Пандора! Мои подружки в нашем городе были просто потрясены, когда я сказала им, что поеду повидаться с дочерью на остров в Карибском море.

Слезы навернулись на глаза Пандоры Много лет прошло с тех пор, как мать в последний раз, будь то с осуждением или с гордостью, назвала ее дочерью.

— Пойду позвоню в бар, — пробормотала она.

Глава двадцать третья

Джанин принесла к ним в номер два ромовых пунша в запотевших бокалах. По их стенкам стекали струйки влаги, над краями возвышались кубики льда.

— Это моя подруга Джанин, — представила Пандора.

Зажигая сигарету, Моника критически осмотрела вошедшую женщину.

— Как тут моя Пандора вела себя на вашем острове, с теми ли людьми встречалась?

О, черт! Фразу, которая обычно следовала за этой, Пандора тоже знала наизусть.

Моника отпила большой глоток рома, затем еще один.

— Все, что у нас с ней есть в этом мире, — вымолвила она, — так это доброе имя нашей семьи.

Глаза Моники тренированно наполнились слезами.

Пандора взглянула на Джанин.

— Ваша Пандора — прекрасная девушка, миссис Мейсон. Тут ее все очень любят.

У Пандоры отлегло от души. Она почувствовала, что Джанин умело перешла на обычную для себя манеру общения с привередливыми туристами.

Моника, однако, вовсе не желала упускать случая до конца сыграть свою роль.