Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2018
Шрифт:
Держит в памяти крепче всего,
Как народ прокричал ему славу,
И как плечи дрожали его,
На себя принимая державу.
Он изрублен, коварен, жесток,
Обернётся то тигром, то змеем.
Он – один.
Пожалей его, Бог.
Мы другого пока не имеем.
Он нас задумчивостью лечит,
Неторопливый, мудрый снег.
Ведь каждый русский человечек —
Отчасти снежный человек.
Мороз
Берёт Европу в оборот.
А мне тепло на старой печке.
И хрен меня тут кто найдёт.
Мне надоело спорить с жизнью
И со жлобами пить вино.
Пущай живут в капитализме,
Мне тут, на печке, всё равно.
Пусть отбирают всё до крошки,
Отдам и ручку, и тетрадь.
Но грустный снег в моём окошке
Никто не может отобрать.
И в час, когда я отстрадаюсь,
Покинув тягостную плоть,
Я русским снегом оправдаюсь
Перед лицом Твоим, Господь.
И Ты простишь мне хмель рассветов
И сигарет дешёвых смрад.
Поскольку снежных человеков
Осталось мало, говорят.
Когда замру
В оцепененьи сладком,
Тогда пойму,
Что, как бы ни писать,
За чёрным сайтом
И за серым сайтом,
За белым сайтом
Есть небесный сайт.
Он рассылает
Капли, зёрна, крошки
И жгучие снежинки серебра.
И там уже давно
Мерцают строчки,
Которые приснились мне вчера.
Мы долго падали с небес
К земле, трясущейся от гуда.
Стонала речка, плакал лес,
Когда мы падали оттуда.
Мы – нечисть, нежить. Мы никто.
Страшнее страха. Тьмы темнее.
Никто не спрашивал: «За что?» —
Оно Всевышнему виднее.
В провале средь зеркальных скал
Нас облепила гниль сырая.
Один рычал, другой рыдал,
Обличье зверя примеряя.
С тех пор мы – грешных душ ловцы —
Глядимся в зеркало всё реже.
Нам поклоняются жрецы,
На алтаре младенцев режа,
Чьи души примет Бог, любя,
За поколеньем поколенье.
Но каждый бы из нас – себя
Зарезал ради искупленья.
Плачь, павший ангел, лютый бес.
Неужто кровью захлебнёмся?..
…Когда мы падали с небес,
Мы думали – что мы вернёмся.
Коснётся крылом в одночасье:
– Будь счастлив, душа-человек!
Летит перелётное счастье
И перья роняет на снег.
И пёстрые, как папуасы,
Они замерзают в пургу.
Подходят к ним снежные барсы
И нюхают их на снегу.
И щурятся ветру вдогонку,
Рычат на своих же щенят.
Понуро отходят в сторонку
И нервно хвостами стучат.
А тот, что остался
Душа-человек, может быть,
Поймал перелётное горе
Да так и остался с ним жить.
В могиле неизвестного поэта,
В которую мы ляжем без имён,
Мерцают рядом свечка и комета,
Сроднившиеся после похорон.
Мы не прошли в анналы и в журналы.
Живя в тени, мы не отвергли тень.
Мы ляжем здесь —
Одни провинциалы
Из русских городов и деревень.
Смеясь, плутаем вдоль путей-дорожек
И крошим хлеб печали и страстей.
И, как ни странно,
Этих малых крошек
Хватает на прокорм России всей.
Владимир Микушевич
Стихотворения
Я, Микушевич Владимир Борисович, родился в 1936 г. в г. Москве. Последующая моя жизнь долгое время была связана с Подмосковьем. На школьной скамье начал переводить немецких и английских поэтов, впоследствии к ним присоединились французские и итальянские. Пишу стихи по-русски и по-немецки, перевожу русскую поэзию на немецкий язык. Книги стихов: Крестница Зари, 1989; Бусенец, 2003; Сонеты к Пречистой Деве, 2006; Сонеты к Татьяне, 2008; Голуби-свидетели, 2013; Трёхстишия, 2016; Сам-Град, 2016.
Худ. проза: Будущий год, 2002; Воскресение в Третьем Риме, 2005; Таков ад, 2012. Философские эссе: Власть и Право. Соблазн и угроза тоталитарной демократии, 1998; Проблески, 1997; Пазори (в двух книгах), 2007.
Похожие на конвоиров,
Деревья стояли вдали.
Траншею в сугробищах вырыв,
Там пленные немцы прошли.
И мы на большой перемене
Увидели через забор,
Как топчут сутулые тени
Строительный щебень и сор.
Смотрели мы, глаз не спуская,
С ненаших в сожжённом саду.
Так праведник смотрит из рая
На грешные души в аду.
Осколками вспахано поле.
Рассвет к маскировке привык.
Зачем же мы всё-таки в школе
Проходим немецкий язык?
И звонкий мой голос трепещет
Среди подмосковных руин:
Ich weiss nicht, was soll es bedeuten,
Dass ich so traurig bin [2] .
И сразу же вместо ответа
2
«Не знаю, что бы это значило, почему я так печален». Строки из стихотворения Генриха Гейне, печатавшегося при нацизме, как народная песня, когда творчество Генриха Гейне было под запретом.